Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

— Страдают наемные рабочие, — ринулся в дискуссию Бобслей, — поляки и румыны уезжают. Визы не продляют, семьям въезд закрыт.

Большие глаза Бобслея вобрали в себя боль мира — эмигрантов, жителей нищих кварталов.

— С транспортом проблемы, водители почти все иностранцы.

И впрямь, случались перебои с поставкой продуктов, хозяйки сетовали на отсутствие греческого оливкового масла на прилавках; в колледжах волновались из-за своевременной доставки рождественских гусей.

— Обойдемся без румын, — раздался голос, шедший из цветочной клумбы.

Бобслей перевел взгляд на садовника Томаса, стоявшего к ним спиной, точнее — задом. Зад Томаса, обтянутый полинявшими штанами, воздвигся над клумбой, которую садовник возделывал, и этому демократически потрепанному заду адресовал сочувственный взгляд капеллан.

— Томас остался без помощника, румын уехал. А зарплату Тому не повысили, — горько пояснил причины реплики Бобслей.

— Денег у начальства не допросишься. А что дармоед уехал, это правильно, — сказали из клумбы.

— Как можно, Том!

— А что, я не прав? — зад дернулся в негодовании.

Капеллан Бобслей, считая Англию лучшим местом в мире, искренне желал бы поделиться Англией со всеми страждущими, но размеры острова не позволяли. Пощадите хотя бы садовников и водителей грузовиков, что развозят гусей!

— Сам видишь, что творится, — сказал капеллан. — Ты тоже из-за Брекзита уезжаешь?

— Да нет. Совпало.

Они стояли во внутреннем дворе Камберленд-колледжа, в так называемом quod: в каждом колледже имеется такой двор, центр общественной жизни. Подстриженная лужайка окружена готическими зданиями, опоясана дорожкой — по дорожке кружат профессора, сталкиваются, наспех раскланиваются. Another wonderful day, Stephen! Enjoy it, Andrew! See you at the high table tonight?

О high table, величественный обед, как можно пропустить тебя? В Камберленд-колледже кормят отнюдь не камберлендскими сосисками, хотя граф Камберленд, основавший колледж в 1517 году, по слухам, изобрел также и одноименные сосиски. Рассказывают, что на пограничной между Шотландией и Англией земле (это и есть Камберленд) в таможнях скапливалось гигантское количество конфискованных продуктов, которые начинали гнить. Предприимчивый граф однажды распорядился крошить тухлятину и набивать крошевом колбаски; простой народ закуску полюбил, а вскорости и колледж был воздвигнут. И не вздумайте сравнивать: отнюдь не огрызками и объедками набит Камберленд-колледж, но сливками общества.

Продукты преподавателям доставляют особенные, отнюдь не те, что прислуге и студентам, уж будьте благонадежны: камберлендскими сосисками не пахнет. В советской России для номенклатуры был введен специальный распределитель продовольственных заказов: старым секретарям райкомов выделяли сосиски из настоящего мяса — снабжение профессуры Оксфорда обставлено точно так же. На ланч оксфордской номенклатуре не подают вина, в остальном же французский повар расточителен; что же до возлияний — исключительное вино будет подано вечером, и тогда уж самый придирчивый сомелье лишь разведет руками: бывает же такое! В семь тридцать начинается церемония high table, достойное завершение дня. Начинают с шампанского и сухого хереса, завершают портвейном и виски, в промежутке — дары виноградников Бургундии и Бордо. Так было, так всегда и будет; потому что это Оксфорд, лучший из университетов подлунного мира, блюдущий традиции. Сюда очень трудно попасть. Расставаться с раем невыносимо.

Теряешь не только дорогое вино — теряешь круг друзей, круг интимно надежный, нечто наподобие родины. Богатство здесь не главное. Главное — братство. Богаты профессора знаниями и бытовыми привилегиями, но прежде всего — узами, связавшими братство колледжа. Зарплаты оксфордских донов невелики, снятые ими дома — убоги. Крутая лестница — едва ли не самое просторное помещение; две-три тесных комнатки с низкими потолками, картонные стены, разболтанные оконные рамы, гнилой коврик в ванной и два крана — для холодной и горячей воды. Одеваются скромно, в поношенные пиджаки и мятые брюки, в рубашки с обтрепанными рукавами и стоптанные ботинки; в Британии солдатская простота является признаком воспитанности, в Оксфорде доведена до крайности. Явись в обеденном зале колледжа расфуфыренный богач, в нем мгновенно опознают варвара из азиатской страны: не одеждой отличается оксфордский дон от своего слуги. Заплаты на локтях и застиранная рубашка оттеняют сервировку стола. К чему жить в хоромах, если твой дом — это готическая крепость колледжа? Колледж — это прежде всего союз fellows, вольный отряд, этакая бриганда, объединившаяся в общих интересах, и называется такой вольный отряд — fellowship. Братство приглашает на управление колледжем кондотьера — прославленного в битвах седовласого лорда, сложившего полномочия судьи в Королевском трибунале или бывшего губернатора колоний. Лорд прибывает в колледж и становится формальным главой, за его поведением неусыпно следит братство. В Камберленде в настоящий момент обязанности мастера исполнял сэр Джошуа Черч, отставной адмирал; вольный отряд был доволен адмиралом: властный, упрямый, вышколен на службе Ее Величеству.

Выйти из братства колледжа — столь же безумно, как в Средние века ландскнехту отказаться от участия в вольном отряде: одному на войне не выжить. А что такое научная деятельность, как не ежедневная битва за место под солнцем?

Ученый-расстрига смотрел на окна колледжа тем взглядом, каким смотрят на родные места, собираясь их покинуть; всякая деталь отзывается в сердце. За каждым окном — кабинет, обитатель коего прекрасно известен; вот окно с веткой остролиста — Гортензия Кеннеди празднует Рождество; вот окно с трещиной — Стивен Блекфилд равнодушен к холоду.

Бывший член вольного отряда смотрел на коллег, снующих по дорожке; глядел на зад садовника Томаса, застывшего над тюльпанами; на профессора политологии Стивена Блекфилда, спешащего в свой кабинет (вот Стивен исполнил обычный приветственный жест — большой палец кверху, мол, жизнь-то идет!); он смотрел в горестные глаза капеллана Бобслея — и сердце расстриги дрогнуло, он любил их всех — Бруно Пировалли, веселого и добродушного, честного Бобслея, сдержанного и строгого Стивена. Решение уехать могло отступить перед многолетней привязанностью. Но не сейчас.

После того, как потерял семью, стало все равно. А когда появилась причина вовсе уехать из Оксфорда, отказался от братства.

Месяц назад он провел долгий вечер с верным другом, профессором гебраистики Теодором Дирксом. Задушевных друзей в Оксфорде немного: каждый возделывает свою делянку. Все верны братству, но доверительных бесед мало; порой это называют британской сдержанностью. Они сидели в маленькой комнате Теодора, окна в чахлый английский сад.

— И что она сказала?

— Ничего особенного. Знаешь, она молчалива. Сказала, что детей вырастит одна.

— А ты?

— Сказал, что она права. Грязь не смоешь. Грязь и на детях будет.

— Может быть, ты зря ей рассказал?

— Как иначе? Должна знать.

— Уверен?

— Да.

— Ты сделал больно.

— Когда лжешь, хуже.

Бывшая любовница кричала ему: «Расскажи ей все! Пусть ей будет так же больно, как мне! Почему я должна одна страдать? Я в одиночестве, а у нее есть ты».

Рассказал жене не сразу; но все рассказал. Когда узнал, что