Сторож брата. Том 1 - Максим Карлович Кантор

поколение ученых — скачут в мешках, устраивают забеги черепах, катаются на водных велосипедах по узкому каналу, а кто и в «свинюшек» в пабе играет — живется легко; знания не должны быть обузой. Вот про Париж говорят «праздник, который всегда с тобой», но это потому говорят, что Оксфорд плохо знают.

Неправ будет тот, кто подметит различия общественных страт и не заметит того, что роднит ученых воронов с пестрыми стаями пичужек попроще. Капеллан Камберленд-колледжа Роберт Слей и печатник Колин Хей сходятся в главном: они ничего не ждут от жизни, кроме того, что уже есть. Упиваются полнотой существования, тем самым, что покойный Брежнев называл «чувством глубокого удовлетворения советского человека». Брежнев лукавил! Лгал генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза: весь поголовно СССР изнывал от зависти. А вот народу Англии завидовать некому, и желать людям нечего. Вечно в России хотят какой-то несбыточной правды, французам всегда не хватает демократии, африканцам зерна мало, украинцы мечтают о дармовых дотациях; в Британии же давно есть все. Все уже в Альбионе имеется: завоевано, выслужено, кровью и дождем полито. Всего в изобилии: ливень и пудинг, а если пудинг сырой, то имеется полнейшая полнота жизни, лучше уже некуда, и остается только сдобрить полноту жизни пинтой дрянного пива и шуткой. В Оксфорде уважают весельчаков с причудами, называют таких «фриками».

В России раньше тоже придурковатых уважали, называли «юродивыми»; Иоанн Грозный не трогал Василия Блаженного. Если при Брежневе диссидентов отправляли в психушки, так это потому, что выдавали инакомыслящему диплом юродивого. И сегодня так же: бредет чокнутый субъект по русскому городу, слюни пускает, несет вздор про дачи олигархов, правды дурачок ищет; дурачка до поры не трогают — кому мешает? Вот война начнется, таких станут сажать на зону, а пока пусть гуляет, от его правды вред невелик. Британский freak тоже кривляка, но ему до правды дела нет. Правды вокруг и без фрика хоть завались. Вон, газету «Гардиан» открой — километры правды напечатаны; а если желание есть, ступай в Палату общин, вход на галерку свободный: садись, слушай парламентские дебаты — там правды девать некуда. Freak выкаблучивает от полноты жизни; даже и капеллан Бобслей, он сострадал страждущим по той причине, что имелся избыток благодушия — надо делиться.

От правды юродивого какой прок? Легче кому-то стало, что дурачок про чужие дачи узнал? Ведь нет же, обидное это знание, завистливое. А фрик своими выходками делает нас свободнее. Требуется подать причуду как общественную необходимость, и, глядишь, со временем общество придаст баловству оттенок социального благородства. Собственно говоря, колонизация Африки есть затея фрика — от полноты чувств; а вот колонизация Кавказа — это выходка юродивого: ну куда, дурачок, полез, что тебе там делать?

Вот на окраине города Оксфорда один фрик изготовил гигантскую акулу, метров двадцати длиной, и установил чудище вертикально на крыше дома. Синяя акула, точно рухнув с небес, пробила мордой крышу — гигантский хвост торчит над убогими домишками окраины. Годами в местных газетах «дом с акулой» славят наряду с Бодлианской библиотекой, и правильно делают. Или, например, премьер Черчилль. Воевал он с Германией за африканские колонии и за привилегии державы, каковые желал сохранить, а со временем вышло, что он сражался за гуманизм. Или вот один оригинал высовывает голый зад из окна второго этажа по Коули-роуд, в задний проход вставляет букет цветов — фиалок или ландышей, смотря по сезону. Прохожие любуются букетами (как раз над магазином похоронных принадлежностей, так что цветы оттеняют скорбную тематику), и в сумрачные дни букет отвлекает от ненастья и, как выражался Бернс, «гонит вон из головы докучный рой забот». Если вдуматься, вся Британия — это фрик в семействе народов, своевольный чудак, который отчебучивает что вздумается, не считается с тем, удобно это окружающим странам или нет — а впоследствии выходит, что чудик не зря старался, он и Наполеона укротил, и Гитлера обуздал. Премьер-министра Британии, толстого человека с растрепанной желтой шевелюрой, того самого, что вывел Британию из Евросоюза, в народе именовали нежно: ах, это такой, знаете ли, фрик. Наш поросенок! Прикольный мужик! Он ездит на велосипеде по Лондону, наш славный Борис, его живот студнем трепещет в прорехах пиджака, желтые патлы свисают на щеки, галстук на сторону, носки разноцветные, как же он отвязно прекрасен, этот дерзкий политик! Мужчина окончил Итон и Оксфорд, но, как бомж, спит на улице в спальном мешке, он шикарный парень. Разве удивительно, что оригинала посещают оригинальные идеи? Когда Борис Джонсон, еще будучи мэром города Лондона, заявил, что пусть, мол, беглые банкиры тащат из других стран награбленное в Британию, ему-де безразлично, откуда стекаются миллиарды, раз попадают в бюджет страны — то многие решили, что фрик пошутил. Став премьер-министром, Джонсон провозгласил, что пришла пора проверить ввезенные капиталы, конфисковать имущество жуликов, и страна аплодировала: оказывается, шутка фрика пригодилась — и денежки забрал, и страну из Европы увел, и жуликов прогнал. Фрик, одно слово!

К тому же он оксфордский: ученый ворон!

В городе Оксфорде ученые вороны ведут себя как вздумается, по своим, только им понятным правилам, но впоследствии выясняется, что выбран единственно верный путь. Однажды сюда по наивности завернул Джордано Бруно и был с позором изгнан, а вскоре бедолагу и вовсе сожгли в Риме, так что в оценке мага ошибки не было. Конечно, гипотеза о множественности миров нуждается в уточнениях: что есть «мир», что есть «множественность», каковы координаты Вселенной, где «множественность» так называемых «миров» пребывает. На эти вопросы Бруно не нашелся что сказать. Возможно, и не прогнали бы, если бы Бруно сумел подать занудную теорию причудливо — скажем, вошел бы в зал на руках, излагал свою теорию методом чревовещания.

О чудный город, как тяжело с тобой расстаться!

В пабе «Индюк и морковка» играли в «свинок», а Марк Рихтер, шестидесятилетний безработный, стоял посреди шумной Брод-стрит и думал, что ему делать, когда он из этого расчудесного места уедет. Московский адвокат, который рассказал об аресте брата, отыскал номер Марка Кирилловича; позвонил, рассчитывая на оплату расходов; предупредил, что приезжать самому в Россию не надо, надо деньги послать. «Времена такие, что ваш приезд может брату и навредить. У вас английский паспорт? Отношения с Англией сами знаете какие. Да и у вас возникнут неприятности».

Брата своего Марк Кириллович не любил, они много лет не переписывались. За что арестовали брата, он не спросил. Адвокат выдержал паузу, сознательно недоговаривая, ожидая прямого вопроса. На прямой вопрос адвокат ответил бы сдержанно: мол, это не телефонный разговор, но имейте в виду, что есть определенные красные линии, за которые заходить не рекомендуется. И адвокат обязательно покашлял бы. Мол, кхе-кхе, некоторые