Батарейцы - Николай Петрович Варягов

бумага. — Гапоненко поскреб затылок и тяжело вздохнул. — Без печати, правда. От штаба отбились мы, батя.

Старик в раздумье махнул рукой:

— Что с вами поделаешь. Люди мы свои, советские. Поверю и без печати.

— Товарищ лейтенант! — подбежал к Васнецову Гапоненко. — Отец овечку нам выделяет. Расписка ему нужна.

Спешившись, Васнецов подошел к чабану, написал на тетрадном листе расписку. Тем временем Гапоненко отобрал в стаде годовалого валушка. Связав животину, красноармейцы взвалили ее на передок.

— Ну вот и ладно, — довольно пробасил Гапоненко. — Которую неделю рыба в томатном соусе да вобла. Осточертело уж!

Взвод отходил из-под Кубани, где гитлеровцам удалось расчленить оборону отдельного пулеметно-артиллерийского батальона. Дрались в полуокружении, пока под вечер от комбата не прибыл мотоциклист с приказом на отход. К этому времени прикрывавшие артиллеристов пехотинцы и пулеметчики в большинстве погибли, а те немногие, что остались в живых, скатились в небольшой овражек и ушли к реке.

Сниматься с огневой пришлось под вражеским огнем. К счастью, все обошлось: взвод не потерял ни одного человека. Повезло и с переправой: едва проскочили мост, как он от прямого попадания бомбы взлетел на воздух.

— Видно, в рубашках родились, товарищ лейтенант, — отер шершавой ладонью лицо Гапоненко. — Выскочили из захлопывающегося капкана.

На противоположном берегу Васнецов попробовал разыскать штаб батальона. Но разве в кутерьме откатывающихся войск фронта легко его найти! Однако надежды младший лейтенант не терял. Вглядывался в лица командиров, когда догонял отходящее колонны. Возмущался, негодовал, подчас поругивал начальство за всю эту кутерьму, казнил себя за то, что оторвался от батальона и плутает в отходящем потоке войск, как песчинка в бурной реке. Недоумевал, почему не предпринимает мер командование батальона укрепленного района, ведь оно наравне с ним отвечает за сохранность подразделений и части в целом. «Куда все девались? — размышлял Васнецов. — Неужели в этой суматохе забыли обо мне, о взводе? — И сам себе отвечал: — Нет, этого не может быть. Так не бывает. Тут что-то другое».

Николай хорошо знал требования уставов, держал в памяти лекции и советы преподавателей училища: командир обязан принять все меры к тому, чтобы не терять связи со старшим начальником. Одного не ведал Васнецов — обстоятельств того боя. Спустя два десятка лет он разыщет на архивных полках донесения и по скупым строкам восстановит события. Пулеметно-артиллерийские батальоны укрепленного района попали под клин танкового удара врага. Несколько часов кряду они сдерживали фашистскую бронированную лавину. Четыре десятка танков и самоходок горело перед позициями советских воинов, пока фашистам не удалось вклиниться в оборону. Автоматчики противника начали обходить КНП батальона. Комбат, хорошо знавший перипетии фронтовой жизни (от вольноопределяющегося до поручика прошел он дорогами первой мировой войны, в годы гражданской служил в Красной Армии), понял надвинувшуюся опасность, послал в роты мотоциклиста с приказом на отход, со штабными подразделениями продолжал приковывать к себе фашистов.

Успев сообщить об отходе лишь Васнецову, связной по пути к пулеметчикам был убит. А спустя десять минут фашистские танки утюжили окопы батальонного района обороны, в упор расстреливали пулеметные гнезда. В звериной злобе фашисты стирали с лица земли все живое. Истекая кровью, комбат встал перед надвигающимся на него танком и со словами: «Прощай, Родина, умираю за тебя!» — бросил под гусеницу машины гранаты. Так погиб этот храбрый русский человек капитан Петренко Иван Трофимович.

Из всего батальона военное счастье сопутствовало лишь взводу Васнецова. На его направлении противник, потеряв несколько танков, отошел. Видимо, гитлеровцы посчитали, что здесь не пройти, и сосредоточили усилия на соседях.

Чем дальше уходил взвод от места боя, тем сильнее давила ответственность на неокрепшие командирские плечи младшего лейтенанта Васнецова. Нужно было самому принимать решения, что раньше доводилось делать редко Был ротный, командир батальона они все и решали. Теперь самому нужно было обдумывать ситуацию. Нелегко это в тылу, а на передовой, да еще во время отхода войск трудно вдвойне. Обращаться к незнакомым командирам он не решался, все надеялся разыскать своих, не ведая о том, что из той мясорубки удалось выбраться мало кому не только из батальона, но даже из всего укрепрайона.

Под Васнецовым был выносливый дончак рыжей масти. Конем Николай обзавелся в одном из племенных ростовских совхозов. Взвод там делал привал. Только расположились перекусить — невдалеке послышалась стрельба. В конюшне заржала лошадь. Васнецов заскочил туда. В опустевшем помещении держал под уздцы храпевшего скакуна конюх. Увидев командира, он предложил ему коня.

— Берегите дончака, товарищ командир, — заговорил конюх. — Чистых кровей! Цены ему нет! С табуном отправить в тыл не решались. Приболел он, а дело-то оно вон как обернулось. Придут фашисты — заберут! Уж лучше пусть служит родной армии. Вы уж берегите его.

Дончак привык к Васнецову быстро. Поджарый, статный конь вызывал у окружающих восхищение. Ну а младший лейтенант души в нем не чаял. «Вот бы проскакать на этом красавце по родной деревне!» — не раз приходила ему в голову шальная мысль, а вслед за ней наплывали воспоминания детства.

* * *

Родословная семьи Васнецовых на Смоленщине начинается с деда Павла и бабушки Матрены. На рубеже второй половины прошлого века облюбовали они хуторок возле озера Пеньковое. Кругом леса, места, богатые дичью, грибами, ягодой. Речушка Жереспея изобиловала дичью и рыбой. Молодые, охочие до работы, поставили дом и постепенно начали обживаться.

Доход семье давала выделка кож. Дед по этой части был мастером на всю округу. Круглый год из дома не выветривался кислый запах овчины, пота и пара. Вначале кожи держали в квашнях, затем мяли, растягивали на самодельных станинах, дубили, красили И все это большей частью в помещении.

— Ты бы хоть передых нам давал, — ворчала Матрена Ерофеевна, — внуков чахотошными сделаешь. Зимой и летом кислая вонь.

— Выдюжат, — басил в ответ дед. — Было бы брюхо полным.

В хлеву стояла корова, бегали овцы, свиньи, гуси, другая мелкая живность. На низменных смоленских землях семья снимала неплохие урожаи ячменя, проса. Сеяли лен и коноплю. Все было в хозяйстве нужно.

Семья разрасталась. Пришла пора отделять сыновей. Начали ладить новый дом. Взрослые ходили веселые, улыбчивые, особенно мать Николая — Екатерина Андреевна: дом строился для них.

— Петя, Петр, — звала она мужа певучим голосом, — подь сюда. — И начинала в который раз обговаривать: — Тут полати для ребят поставим, здесь нашу кровать, в этом углу — печь, там настил для телка с ягнятами.

— Ладно, ладно, Катюша. Будет по-твоему. Дай под крышу дом подвести.

Отец Николая был мягким и добрым, по-крестьянски рассудительным человеком. Прежде чем на что-то решиться, вспоминал пословицу: «Семь раз отмерь, один отрежь», в противоположность жене-говорунье слыл молчуном. Не торопился он