Блог «Серп и молот» 2023 - Петр Григорьевич Балаев

Баир Иренчеев. После этого у меня нет вообще печатных слов по отношению к этому финскому бизнесмену…

* * *

Если у вас кипит в груди кипяток «революционной сознательности» и вы поспешили обвинить за статью об Уборевиче Мерецкова в отсутствии «большевистской принципиальности», успокойтесь. Во-первых, далеко не факт что всё, содержащееся в этой статье, написано Кириллом Афанасьевичем. Вы сейчас живёте в подлое, но в другое время, и многие либо не знают, либо основательно уже забыли, насколько подлые времена в СССР наступили после 1953 года. А что такое из себя представляла в те годы советская журналистика — это просто песня! Я еще во втором классе учился, когда домой к нам пришли журналисты местной районной газеты «Рассвет», брать интервью у моей матери, телятницы-ударницы, потом большой рассказ о ней с этим интервью был опубликован в газете на весь разворот. Мы читали потом эту статью дома и изумлялись: надо же такое сочинить! Почти ни одного слова из того, что мать рассказывала.

Я сам уже будучи на практике в совхозе написал статью о бардаке в ветслужбе в краевую газету «Красное Знамя». Пришла газета с этой статьей… Вы думаете, перед тем, как ее переделать, у меня из редакции согласия спрашивали?

Тем более, по большому счету, если не считать дифирамбов в адрес «жертвы культа личности», в статье за подписью Мерецкова нет ничего, что он не сказал еще в 1938 году:

«Примерно через год, возвращаясь из Испании, я узнал, что Уборевич арестован, а его теоретические взгляды на подготовку войск признаны вредными. Для меня, столько лет проработавшего с Уборевичем, и видевшего, с какой преданностью он отдавал свои знания и опыт укреплению обороноспособности нашей Родины, этот арест явился полной неожиданностью, а охаивание его методов обучения и воспитания войск представлялось не чем иным, как нелепостью.»

Да, вернувшись из Испании, Кирилл Афанасьевич сразу «с парохода» оказался на совещании высшего командного состава РККА, на котором обсуждался раскрытый НКВД военный заговор. Сидел в зале и слушал выступления ораторов, клеймивших арестованных заговорщиков. Ораторы выходили к трибуне и говорили, что давно не доверяли и подозревали… Хохма в том, что сам нарком обороны Климент Ефремович Ворошилов, в своей речи сказал, что он лично… доверял и не подозревал. Якиру, например. И Уборевичу с Тухачевским, знал об их не очень выдающихся моральных качествах, но не думал, что они пойдут на прямое предательство. Но это Ворошилов. Честности и ума у Климента Ефремовича было несколько побольше, чем у некоторых. Если до вас сразу не дошло, поясню, а то ныне даже есть непонимающие, почему Сталин и Хрущеву доверял, хотя Никиту, конечно, Иосиф Виссарионович недолюбливал. И некоторые не понимают, как вдруг Хрущев оказался антисталинистом, хотя при жизни Сталина сам раздувал «культ личности». Так заговорщики, уважаемые непонимающие, себя не ведут так, чтобы их можно было подозревать и им не доверять. Наоборот даже. Если вам придется занимать какую-нибудь более-менее значительную руководящую должность, то будьте внимательными, от тех ваших подчиненных, которые с вами собачатся, вам никакой подлянки не грозит. Внимательней присматривайтесь именно к тем, кто всем своим поведением преданность демонстрирует.

Вызвали к трибуне Мерецкова. Кирилл Афанасьевич начал рассказывать об испанском опыте. А повестка совещания была несколько, мягко выражаясь, иной. Просто Кирилл Афанасьевич подумал, что от него, только что вернувшегося из Испании, хотят услышать именно про Испанию. Из зала начали выкрикивать особо «недоверчивые»:

— Чего ты нам про свою Испанию?! Ты скажи: доверял или нет Уборевичу!

Мерецков и вспылил:

— Я — доверял! Ничего за Уборевичем плохого не замечал!

Потом Кирилл Афанасьевич вспоминал:

«Когда на совещании мне предоставили слово, я начал рассказывать о значении военного опыта, приобретенного в Испании. Обстановка была трудная, из зала слышались отдельные реплики в том духе, что я говорю не о главном. Ведь ни для кого не было секретом, что я долгие годы работал с Уборевичем бок о бок. И. В. Сталин перебил меня и начал задавать вопросы о моем отношении к повестке совещания. Я отвечал, что мне непонятны выступления товарищей, говоривших здесь о своих подозрениях и недоверии. Это странно выглядит: если они подозревали, то почему же до сих пор молчали? А я Уборевича ни в чем не подозревал, безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал. Тут И. В. Сталин сказал: „Мы тоже верили им, а вас я понял правильно“. Далее он заметил, что наша деятельность в Испании заслуживает хорошей оценки; что опыт, приобретенный там, не пропадет; что я вскоре получу более высокое назначение; а из совещания все должны сделать для себя поучительные выводы о необходимости строжайшей бдительности.

Отсюда видно, что И. В. Сталин высоко ставил откровенность и прямоту. Я и в дальнейшем не раз убеждался в этом. Вскоре начальник Управления кадров Наркомата обороны А. С. Булин сообщил, что я назначен заместителем начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова.»

А вскоре Кирилла Афанасьевича назначили еще и секретарем Высшего военного совета. И он стал частым гостем в кабинете у Сталина. И в 1939 году, когда Мерецков командовал Ленинградским военным округом, Сталин его часто к себе вызывал. Хотя, никакой такой особой надобности в этом не было, все вопросы можно было решить непосредственно с наркомом обороны, не дергать из Ленинграда в Москву командующего округом. Я думаю, что Иосифу Виссарионовичу просто приятно было видеть этого человека, после каждого вызова приглашал на обед и долго беседовал с ним.

Рассказывают, что Шапошников был единственным, кого Сталин называл по имени-отчеству в знак особого уважения. Насчет того, откуда к Шапошникову у Сталина особое уважение — не знаю, очевидно, из пустого места, если знать биографию Шапошникова. А Василевский написал, что Мерецкова Сталин частенько величал Кириллом Афанасьевичем. И «хитрым ярославцем». Уважал он этого человека. Заслуженно уважал…

* * *

Я в книге о К. Е. Ворошилове написал довольно резкие слова в адрес маршала Василевского, основываясь на сведениях в его мемуарах. Извиняюсь перед покойным, заслуженным, уважаемым нашим полководцем. Извините, Александр Михайлович. Я, когда работал над «Климент Ворошилов. Первый маршал страны Советов» ещё многого не то чтобы не понимал, я еще не осознавал до конца всей подлости того, что хрущевско-брежневские твари сделали с историей самого великого подвига советского народа и какими средствами и способами они это делали. Эта подлость в голове не укладывается. Сознание это воспринимать отказывается.

А. М. Василевский, К. А. Мерецков и К. К. Рокоссовский — любимцы