Сёгун - Джеймс Клавелл

Гёко начала аккуратно рвать на себе волосы – так, чтобы показать всю глубину своего отчаяния, но не испортить внешность. Затем отослала его, сказав, что разорена, уничтожена, что, лишившись такого прекрасного главного повара, принуждена будет закрыть самый известный чайный домик в Мисиме, что по его вине ей придется выкинуть на снег всех этих преданных девушек и честных, но несчастных слуг.

– Не забывай, что надвигается зима! – выкрикнула она напоследок.

Потом, оставшись в одиночестве, сопоставила доходы с расходами, и выяснилось, что доходы вдвое превысили ее ожидания. Саке показалось ей вкуснее обычного. Да, цены на продукты подскочили, но то же случилось и со спиртным. Она сразу же написала сыну в Одавару, где у нее был винокуренный заводик, и приказала удвоить выпуск саке. Потом разобралась в неизбежных ссорах девушек, выгнала трех, четырех наняла, отправила человека за сводней и подписала контракты с семью куртизанками, которые ей очень нравились.

– И когда бы вы хотели принять этих почтенных дам, Гёко-сан? – жеманно улыбнулась старуха, радуясь щедрым комиссионным.

– Сейчас же! Ну, давай поторопись!

После этого она позвала застройщика и обсудила с ним планы расширения чайного домика, чтобы было где разместить новых подопечных.

– Наконец-то выставлен на продажу участок на Шестой улице, госпожа. Хотите, чтобы я приобрел его сейчас?

Несколько месяцев Гёко ждала этого, но сейчас замотала головой и велела застройщику подыскать четыре тё[41] пустующих земель на холме к северу от города.

– Но не делай этого сам, используй посредников. Не жадничай. И я не хочу, чтобы стало известно, что земля покупается для меня.

– Но четыре тё? Это…

– По меньшей мере четыре, может быть, и пять, через пять месяцев, но только выбери… понимаешь? Их надо будет записать на этих людей.

Она передала ему список доверенных лиц, через которых требовалось совершить сделку, и поспешила выпроводить застройщика, в мыслях своих уже видя обнесенный стенами квартал в пределах процветающего города. От радости Гёко даже рассмеялась.

После этого она побеседовала с каждой куртизанкой, кого похвалила, кого побранила, ругалась и плакала. Некоторых повысила в классе, некоторых понизила, соответственно пересмотрев цены на их услуги. В самый разгар этих хлопот явился Оми.

– Извините, но Кику-сан плохо себя чувствует, – сказала мама-сан. – Ничего серьезного. На ней, бедняжке, плохо сказываются перемены погоды.

– Я настаиваю на том, чтобы увидеться с ней.

– Извините, Оми-сан, но вы, конечно, не настаиваете? Кику-сан принадлежит вашему сюзерену, не так ли?

– Я знаю, кому она принадлежит! – вскричал Оми. – Я хочу видеть ее, только и всего.

– О, извините, разумеется, вы имеете полное право кричать и ругаться. Извините, пожалуйста. Но, простите, она нездорова. Загляните сегодня вечером, или, может быть, позднее, или завтра. Что я могу поделать, Оми-сан? Если ей станет лучше, может быть, я извещу вас. Если вы скажете, где остановились…

Он назвал ей адрес, поняв, что ничего не добьется, и выскочил из чайного домика, желая разнести в щепки всю Мисиму.

Гёко надолго задумалась об Оми. Потом послала за Кику и сообщила, что́ наметила для нее на два вечера в Мисиме.

– Может быть, нам удастся убедить нашу госпожу Тода отложить отъезд на четыре-пять дней, дитя. Я знаю с полдюжины мужчин, которые отвалят сказочные деньги за то, чтобы ты скрасила им вечер. Ха! Теперь, когда такой великий даймё выкупил твой контракт, никто не осмелится тронуть тебя, ни разу, так что ты сможешь только петь, танцевать и представлять пантомимы. Ты станешь нашей первой гэйся!

– А бедный Оми-сан, хозяйка? Я не помню случая, чтобы он так злился. Уж извините, но он так кричал на вас.

– Ха! Что такое его крики, когда ты теперь наложница великого даймё, наибогатейшего поставщика риса и шелка. Сегодня вечером я сообщу Оми, где ты будешь петь в последний раз, но предупрежу, что ему придется подождать. Я устрою его в соседней комнате. Ожидая, он выпьет очень много саке, а обслужит его Акико. Потом нелишне будет спеть ему одну-две печальные песни – у нас нет еще полной уверенности насчет Торанага-сама, правда? Мы пока не получили очередного взноса, не говоря уже об окончательном расчете.

– Пожалуйста, извините меня, но, может, лучше выбрать Тёко? Она красивее, моложе и приятнее. Я уверена, он останется доволен.

– Да, дитя, но Акико сильная и очень опытная. Когда мужчинами овладевает безумие такого рода, они все становятся очень грубыми. Грубее, чем ты можешь вообразить. Оми-сан не исключение. Я не хочу, чтобы Тёко пострадала. Акико любит опасность, умеренное насилие ее только подстегивает. Она вынет жало из его «прекрасного шипа». Теперь поторопись, надень свое лучшее кимоно и воспользуйся самыми хорошими духами.

Кику ушла готовиться, а Гёко заторопилась отдать распоряжения по дому. Управившись с этим и всем остальным – даже с официальным приглашением на чай восьми самых влиятельных мама-сан в Мисиме для обсуждения одного крайне важного дела, – она с удовольствием окунулась в ванну: «Ах!»

Наконец, в нужное время, прекрасный массаж. Духи, сурьма и белила, прическа, новое просторное кимоно редкого жатого шелка. Потом в назначенный час явился ее любовник. Это был школяр восемнадцати лет, сын обедневшего самурая, по имени Инари.

– О, как вы прекрасны! Я сразу кинулся сюда, как только от вас принесли записку, – сказал он с придыханием. – Удачно ли вы съездили? Я так рад, что вы вернулись! Благодарю вас за подарки – меч прекрасен, кимоно тоже! Как вы добры ко мне!

«Да, я добра», – согласилась она про себя, хотя вслух это отрицала. Скоро она уже лежала рядом с ним, потным и вялым. «Ах, Инари, – дивилась она, – твой „прозрачный пест“ совсем не такой, как у Андзин-сана, но то, что ты недобрал в размере, восполняется ошеломляющей энергией!»

– Почему ты смеешься?! – спросил он сонно.

– Потому что ты сделал меня счастливой, – вздохнула она, радуясь, что ей повезло получить изрядное образование.

Она весело щебетала, осыпая его похвалами и ласками, пока он не уснул; ее руки и голос, привычные к таким вещам, легко помогли им достичь желаемого. Мыслями она была далеко. Она размышляла о Марико и ее любовнике, обдумывая разные хитрые ходы.

«Какой силы должен быть нажим на госпожу Тода? И кому их можно выдать? Кем пригрозить? Очень осторожно, конечно. Торанагой, Бунтаро или кем-нибудь еще? Христианским священником? Какая в этом выгода? Или господином Киямой? Ведь любой скандал, связывающий благородную госпожу Тода с чужеземцем, расстроит брак ее сына с внучкой Киямы. Сделает ли ее сговорчивой угроза разоблачения? Или оставить все как есть? Может, это сулит какие-то выгоды.

Жаль Марико. Такая красивая женщина! Могла бы стать прекрасной куртизанкой. Жаль и Андзин-сана. О, он так умен – на нем можно было бы неплохо поживиться.

Как мне с умом использовать их тайну, чтобы извлечь выгоду до того, как они погибнут?

Будь осторожной, Гёко! – предостерегла она себя. – Осталось совсем немного времени, чтобы с пользой распорядиться новыми секретами. Например, о ружьях и снаряжении, припрятанном крестьянами в Андзиро. Или о мушкетном полку: его численности, командирах, организации и количестве ружей. Или о Торанаге, который той ночью в Ёкосэ от души порезвился с Кику: сто проникновений с силой тридцатилетнего мужчины в классическом ритме – шесть мелких толчков, пять глубоких. Потом он спал как ребенок. Разве так ведет себя человек, которого гложет тревога, а?

А как мучился этот девственник с тонзурой? Голый повалился на колени, чтобы выпросить у христианского Бога прощения за то, что собирался согрешить с девушкой. И замолить другой грех, настоящий, который совершил в Осаке, выдав тайну исповеди прокаженного господину Хариме. Пригодится это Торанаге? Бесконечные излияния о том, что шептали ему на исповеди, затем молитва с плотно закрытыми глазами, прежде чем бедный глупец неумело развел бедра девушки и излился раньше времени, как грязная ночная тварь. Столько ненависти, такие корчи стыда, настоящая агония…

А как быть с тем, что второй повар Оми сболтнул служанке, та – своему любовнику, а этот последний – Акико? Повар подслушал, как Оми и его мать сговаривались убить Касиги Ябу, их сюзерена. Ха! Выдать этот секрет – все равно что выпустить кошку среди голубей Ябу! Может, эту тайну – про Оми и Ябу – предложить Дзатаки? Или шепнуть Торанаге? А слова Дзатаки, которые тот пробормотал во сне? Девушка запомнила их и пересказала мне на следующий день за целый серебряный тёгин. Оказывается, господин Исидо и госпожа Отиба едят вместе и спят вместе. Дзатаки сам слышал их стоны и крики, как будто ян пронзал инь! – Гёко состроила брезгливую мину. – Удивительно, правда? Такие важные персоны!

И еще одно удивительное обстоятельство: достигая „облаков“ и „дождя“, а также несколько раз до этого господин Дзатаки называл девушку Отибой. Любопытно, правда?