Сёгун - Джеймс Клавелл

И еще одно удивительное обстоятельство: достигая „облаков“ и „дождя“, а также несколько раз до этого господин Дзатаки называл девушку Отибой. Любопытно, правда?

Не запоет ли столь желанный всем Дзатаки другую песню, если Торанага предложит ему в награду саму Отибу?»

Гёко хихикнула, радуясь тому, что мужчины легко изливают самые поразительные тайны вместе со своим «отрадным соком».

– Он изменится, – пробормотала она уверенно. – О да, очень.

– Что?

– Ничего-ничего, Инари-тян. Сладко ли тебе спалось?

– Что?

Она улыбнулась и позволила ему снова уснуть. Потом, когда он собрался с силами, стала ласкать его руками и губами, доставляя наслаждение и наслаждаясь.

– А где сейчас англичанин, святой отец?

– Я точно не знаю, Родригес. Должно быть, на одном из постоялых дворов к югу от Мисимы. Я послал слугу узнать, где именно. – Алвито подобрал остатки подливки хлебной коркой.

– Когда вы будете знать?

– Завтра наверняка.

– Мне хотелось бы повидать его еще раз. Он в порядке? – спокойно спросил Родригес.

– Да.

Судовой колокол ударил шесть раз. Три часа дня.

– Он рассказывал вам, что случилось с ним после отъезда из Осаки?

– Я узнал кое-что. От него и от других. Это длинная история, есть что порассказать. Сначала разберусь с письмами, а потом поговорим.

Родригес откинулся на спинку стула в своей маленькой каюте на корме.

– Хорошо. Очень хорошо. – Он посмотрел в резко очерченное лицо иезуита, пронзительные карие глаза с желтыми крапинками. Кошачьи глаза. – Послушайте, отец, – начал он, – англичанин спас мне жизнь и корабль. Конечно, он враг, еретик, но это капитан, один из лучших в мире. Ничего нет плохого в том, чтобы уважать врага, особенно такого, как он.

– Господь наш Иисус простил своих врагов, тем не менее они распяли Его. – Алвито спокойно выдержал взгляд капитана. – Но мне он тоже нравится. По крайней мере, я хорошо понимаю его. Давайте пока оставим его на какое-то время.

Родригес кивнул, соглашаясь. Он заметил, что тарелка священника пуста, потянулся через стол и подвинул к нему поближе большое блюдо:

– Отец, здесь осталось еще немного каплуна. Хотите хлеба?

– Спасибо. Не откажусь. Я и не понимал, как голоден. – Священник с удовольствием отломил еще одну ножку каплуна, взял резаного шалфея и лука, а также хлебных крошек, которыми была нафарширована птица, потом полил все это остатками густого соуса.

– Вина?

– Да, спасибо.

– А где остальные ваши люди, отец?

– Я оставил их на постоялом дворе около порта.

Родригес выглянул в иллюминатор, который выходил в сторону Нумадзу, пристани и порта: справа по борту виднелось устье реки Кано, где вода была темнее, чем в море. Взад-вперед сновали рыбацкие лодки.

– Этот ваш слуга, которого вы послали, святой отец, – ему можно доверять? Вы уверены, что он найдет нас?

– О да. Они, конечно, пробудут там по крайней мере два дня. – Алвито решил не говорить о том, что заподозрил, а точнее, о том, что заподозрил брат Мигель, поэтому ограничился тем, что добавил: – Не забывайте: они путешествуют с большой помпой. Тода Марико занимает высокое положение, и гербы Торанаги еще чего-то да значат, их везде принимают с почетом. Весть об их прибытии разнесется на четыре мили вокруг – что да как, да где остановились.

Родригес рассмеялся:

– Англичанин в почете? Кто поверит в такое? Как какой-нибудь сифилитичный даймё!

– Не совсем так, капитан. Торанага сделал его самураем и хатамото.

– Что?!

– Теперь капитан Блэкторн носит два меча. И пистолеты. Он теперь доверенное лицо Торанаги, в какой-то мере и его протеже.

– Англичанин?

– Да. – Алвито умолк и продолжал есть.

– Вы знаете почему? – не отставал Родригес.

– Да, отчасти. Ему повезло, капитан.

– Расскажите! Хотя бы вкратце, подробности оставим на потом.

– Андзин-сан спас Торанаге жизнь, даже три раза. Дважды во время бегства из Осаки, последний раз в Идзу во время землетрясения. – Алвито с удовольствием обгладывал мясистое бедрышко каплуна. Капли сока стекали по его черной бороде.

Родригес ждал продолжения, но священник больше не проронил ни слова. Взгляд моряка опустился на бокал, который он грел в руках. Поверхность густого красного вина тускло поблескивала. После долгой паузы он произнес:

– Для нас очень плохо, что этот чертов англичанин втерся в доверие к Торанаге. Нам этого совсем не надо. Верно?

– Я с вами согласен.

– И все равно, мне бы хотелось повидаться с ним.

Священник помалкивал. Родригес дал ему подчистить содержимое тарелки, предложил еще, веселость покинула его. Покончив с крылышком, священник выпил еще один бокал вина. Потом достал из буфета бутыль прекрасного французского коньяка и плеснул себе немного.

– Родригес? Не хотите рюмочку?

– Благодарю вас.

Моряк следил за тем, как Алвито наливает орехово-коричневый напиток в хрустальный сосуд. Вино и коньяк прислал святому отцу из личных запасов отец-инспектор, сказавший при этом: «Конечно, Родригес, вы тоже можете отдать им должное вместе с отцом Алвито. Ступайте с Богом! Пусть Он присмотрит за вами и поможет благополучно вернуться в порт, домой». – «Благодарю вас, ваше преосвященство».

«Да, благодарю, но не за то, – горько подумал Родригес, – что приказали генерал-капитану послать меня на эту проклятую посудину, под команду иезуита, и вырвали из объятий моей дорогой Грасии. Мадонна, жизнь так коротка, слишком коротка и слишком опасна, чтобы тратить ее на сопровождение этих отвратных священников, даже отца Алвито, самого приличного из них и оттого самого опасного. Мадонна, помоги мне!»

«О! Вы уезжаете, Род-сан? Так быстро? Как жаль…» – «Я скоро вернусь, моя дорогая». – «О, извините… Я буду скучать. И я, и дитя».

На миг он задумался, не взять ли ее с собой на борт «Санта-Филипы», но сразу же отбросил эту мысль: слишком опасно – для нее, для него и для корабля.

«Извини, я скоро вернусь». – «Мы будем ждать, Род-сан. Пожалуйста, простите меня, что я так расстроена, извините».

Хотя и с трудом, коверкая слова, она пыталась говорить на португальском и настаивала, чтобы он называл ее христианским именем Грасия, а не японским Нян-нян, которое так мило звучит и означает Кошечка. Оно очень подходит ей, а главное, гораздо больше нравится ему.

Родригес покинул Нагасаки с тяжелым сердцем, проклиная всех священников и генерал-капитанов. Скорей бы, скорей закончились лето и осень! Скорей бы поднял якоря черный корабль, трюмы которого уже ломятся от слитков! Скорей бы отправиться домой, богатым и независимым! А что потом? Проклятый вопрос, полностью завладевший им. Что будет с ней и ребенком? «Мадонна, помоги мне решить!»

– Прекрасный обед, Родригес, – похвалил Алвито, играя хлебным мякишем.

– На доброе здоровье. – Родригес сразу стал серьезным. – Какие у вас намерения, отец? Мне хотелось бы… – Он остановился на середине предложения и выглянул наружу. Потом, не удовлетворясь этим, встал из-за стола, прохромал к иллюминатору, выходящему на берег, и посмотрел в него.

– В чем дело, Родригес?

– Я подумал, что наступает отлив. Хочу проверить со стороны моря. – Он отодвинул занавеску, но так и не смог разглядеть носовой якорь. – Извините меня, я на секунду, отец.

Родригес вышел на палубу. Вода плескалась о якорную цепь, которая углом поднималась из мутной воды. Никакого движения. Потом появился легкий след, и корабль начал слегка смещаться, занимая новое положение по мере отлива. Он проверил, как стоит судно относительно берега, на месте ли вахтенные. Все было в полном порядке. Ни одной лодки поблизости. День прекрасный, туман давно рассеялся. До берега около кабельтова – достаточно далеко, чтобы не допустить внезапного вторжения на борт, и в стороне от морских путей, ведущих к пристаням.

Его корабль «Санта-Филипа», быстроходный двухмачтовый парусник, оснащенный, как шлюп, имел японский корпус, приспособленный под португальские паруса и такелаж. Такие суда называли лорча. На нем имелось четыре бортовых орудия и по два маленьких носовых и кормовых. Команда его состояла из тридцати человек.

Родригес осмотрел город и холмы за ним:

– Пезаро!

– Да, сеньор.

– Приготовь баркас. Я собираюсь попасть на берег еще засветло.

– Хорошо. Он будет готов. Когда вы вернетесь?

– На рассвете.

– Ну и отлично! Я возглавлю тех, кто пойдет на берег, – десять человек.

– Не смей соваться на берег, Пезаро. Киндзиру! Мадонна, что с твоими мозгами? – Родригес широко расставил ноги и облокотился о планшир.

– Скверно, что все так маются, – канючил боцман Пезаро, опустив крупные мозолистые руки. – Я поведу людей сам и обещаю, что все будет спокойно. Мы уже две недели сидим здесь, как в клетке.

– Портовые власти сказали: киндзиру, так что прости. Киндзиру есть киндзиру, будь оно неладно! Помнишь? Это тебе не Нагасаки.