Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

это давалось непросто, и он дышал глубоко и размеренно, взвешивая в руке каждую из четырех выданных ему стрел. Казалось бы, все они одинаковы, изделия искусного мастера, специально выбранного среди оружейников. Но все равно первые три предложенные стрелы Хасар отверг. Понятное дело: нервы и недосып усложняли и без того трудный день, постоянно давая о себе знать. Его то и дело бросало в пот, а тело ныло и болело. Утешало лишь то, что остальные лучники тоже не спали. Хотя молодым, похоже, все нипочем: радостно скалятся, да еще злорадствуют, видя землистую бледность на лицах тех, кто постарше. Для молодежи это день больших возможностей. Те, кому повезет, могут рассчитывать на признание, а также на ценные награды Тэмуге – кружки́ из золота, серебра и бронзы, на каждом из которых лицо Угэдэя. Ожидая своей очереди, Хасар стал прикидывать, как поступил бы Чагатай, если бы его план удался. Увесистые кружки, несомненно, были бы потихоньку изъяты и «утеряны». Хасар тряхнул головой. Чагатай не таков, чтобы не найти им применения. А подобная мелочь его не остановила бы.

Празднество продлится три дня, хотя ханом Угэдэй станет уже на закате первого. Хасар видел, что Тэмуге совсем замотался, стараясь организовать состязания так, чтобы все, кто способен в них участвовать, смогли испытать свои силы и удачу. Он еще жаловался Хасару на сложности – что-то насчет лучников, участвующих также в скачках, и бегунов, участвующих в борьбе. Хасар выслушивать все эти подробности не стал и попросту отмахнулся. Понятное дело: кому-то надо организовывать состязания, только эта работа не для воина. Ну а его книгочею-братцу, который и лук толком держать не умеет, в самый раз.

– Тумен Медвежья Шкура, на рубеж, – скомандовал судья.

Хасар отвлекся от своих мыслей и стал следить за состязающимися. Разумеется, одним из самых искусных лучников был Джебе. Его имя означало «стрела» и было дано ему, когда он подстрелил лошадь самого Чингисхана. Поговаривали, что его люди выйдут в заключительный этап первенства. На Джебе треволнения ночи почти не сказались, хотя ему пришлось сражаться, чтобы спасти Угэдэя. Хасар почувствовал укол зависти, вспомнив времена, когда он сам мог скакать всю ночь напролет, а на следующий день биться без сна, отдыха и пищи, не считая нескольких глотков арака, крови и молока. Впрочем, то славное время он прожил не впустую. Вместе с Тэмучжином они покоряли народы, поставили на колени цзиньского императора. Этим он гордился больше всего, однако сейчас он пожелал бы себе еще несколько лет молодого здоровья – без болезненного похрустывания в бедре, ноющего колена или твердых шишек под правым плечом, где годы назад застряло острие вражьего копья. Сейчас Хасар рассеянно потирал это место, в то время как десятка Джебе выстроилась вдоль черты в сотне шагов от стены стрельбища. На таком расстоянии мишени казались крохотными.

Джебе чему-то рассмеялся и хлопнул одного из своих людей по спине. На глазах у Хасара военачальник нагнулся и несколько раз натянул и отпустил тетиву, разминая плечи. Вокруг тысячи воинов, женщин и детей, собравшихся на стрельбы, умолкли в ожидании, когда стихнет ветерок.

Вот ветер утих, отчего солнце стало припекать гораздо сильней. Стена стрельбища размещалась так, что стрелки отбрасывали длинные тени, но солнце не било в глаза и не мешало целиться. Тэмуге учел все мелочи.

– Готов, – не поворачивая головы, сообщил Джебе.

Его люди стояли с обеих сторон: одна стрела – на тетиве, еще три – на земле. Манера стрельбы не оценивалась, только меткость, но Хасар знал: Джебе будет стрелять с шелковистой плавностью, это вопрос гордости.

– Начали! – скомандовал судья.

Хасар внимательно следил за тем, как стрелки дружно выдохнули, одновременно натягивая луки и пуская стрелы, перед тем как сделать следующий вдох. Десять метнувшихся черточек взвились грациозной дугой и через какое-то время ударили в стену. Туда сразу же побежали судьи, поднятыми флагами сигнализируя о попаданиях.

– Уухай! – доносились их голоса в безмолвном воздухе, сообщая о попадании в центр мишени.

Начало получилось удачным: взметнулись все десять флагов. Джебе улыбнулся своим стрелкам, и, как только судьи отошли, десятка выпустила еще по стреле. Для того чтобы пройти в следующий круг соревнований, было достаточно поразить сорока стрелами тридцать три щитка. Задачу лучники выполнили с демонстративной легкостью: тридцать стрел попали в самый центр, промаха было только два, и общий счет, таким образом, составил тридцать восемь очков. Толпа ликовала, а Хасар ревниво покосился на Джебе, проходящего назад между другими соревнующимися. Солнце уже припекало вовсю, а они, гляди-ка, живы и беспечно веселы.

Хасар не понимал, зачем Угэдэй оставил Чагатая в живых. Он был не согласен с этим решением, однако он уже не входил в ближайшее окружение хана, как раньше при Чингисе. Размышляя об этом, Хасар только пожал плечами. Должно быть, об этом знают Субудай или Хачиун. Им-то всегда все известно… Ладно, кто-нибудь да скажет.

Чагатая Хасар увидел непосредственно перед тем, как шагнуть к своим лучникам. Статный, молодой, тот стоял, прислонясь к балке коновязи, и наблюдал, как борцы, готовясь к состязанию, упражняются с кем-то из его телохранителей. Ни на лице, ни в позе Чагатая не было заметно напряженности, и Хасар начал понемногу успокаиваться. Похоже, Угэдэю удалось каким-то образом заключить с братом мир, по крайней мере на время. Хасар по старой привычке выкинул тревожные мысли из головы. Так или иначе, день обещал быть славным.

Возле невысоких белых стен Каракорума ждали сигнала к заезду сорок всадников. Перед праздником за лошадьми ухаживали особым образом: их шерсть лоснилась, а копыта блестели от масла. У каждого из наездников был свой, передаваемый из поколения в поколение секрет, как кормить лошадь, чтобы обеспечить выносливость на длительное время.

Бату то и дело запускал пальцы в гриву своего коня, прочесывая жесткие пряди, – привычка, неизменно дававшая о