Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

Чагатай крутнулся, мгновенно выхватывая из ножен меч. Его телохранители оказались почти столь же проворны.

Под резной аркой из песчаника стоял Субудай. Доспехов на нем не было, а утренний ветерок еще не высушил пятен пота на его шелковой рубахе. Левое предплечье полководца было перевязано, на ткани проступала кровь. Лицо его было усталым, но решительным, а глаза, взирающие на виновника царивших вокруг разрушений, были страшны.

Чагатай приоткрыл рот – должно быть, намереваясь потребовать разъяснений, – но Субудай не дал ему ничего сказать:

– Мой повелитель Угэдэй ждет всех в зале для аудиенций. Он милостиво приглашает вас в свой дом и заверяет, что здесь вы в безопасности. – Последние слова будто застряли у него в горле.

Гнев военачальника заставил Чагатая отвести взгляд. На секунду плечи его поникли: он понял, что проиграл. Он все поставил на одну решающую ночь. И вероятно, просчитался. Он не сразу поднял голову, услышав сверху шум шагов. Весь балкон заняли лучники. Чагатай закусил губу и задумчиво кивнул. Все-таки он был сыном своего отца. Расправив плечи, Чагатай торжественно вложил меч в ножны. Когда он улыбнулся Субудаю, на его лице не было ни следа потрясения или разочарования.

– Благодарение духам, он остался цел! – воскликнул Чагатай. – Веди меня к нему, темник.

Приближенные Чагатая остались во внутреннем дворе. По приказу хозяина они готовы были обнажить клинки, но он только хлопнул одного из них по плечу и зашагал по галерее вслед за Субудаем. Чагатай не оглянулся, когда его людей обступили воины Угэдэя и сбили с ног. Один из них вскрикнул, и Чагатай сжал зубы, раздосадованный тем, что воин не сумел умереть молча, к чести своего господина.

Хасар с Хачиуном шли в молчании, следя за тем, как Чагатай приноравливается к шагу Субудая; они не удостоили друг друга и взглядом. У входа в зал аудиенций плотным строем стояли стражники, которым Чагатай, пожав плечами, отдал меч.

Двустворчатая дверь, обитая полированной медью, в утреннем свете отливала красным золотом. Чагатай ожидал, что его пригласят войти, но вместо этого старший кешиктен постучал по его доспеху и выжидающе отступил на шаг. Чагатай недовольно поморщился, но все же взялся стягивать с себя кольчужные рукавицы и наплечники, затем – пластинчатый панцирь с набедренниками. Вскоре он уже стоял в одной рубахе, штанах и сапогах. Кто-нибудь другой после такой процедуры раздевания уменьшился бы в размерах, но не он. До этого решающего часа Чагатай многие месяцы упражнял свое тело борьбой и бегом, а также ежедневно выпускал свыше сотни стрел. Так что был он в прекрасной форме, и многие из тех, кто стоял с ним рядом, показались меньше и слабее, чем были на самом деле.

Только не Субудай. Никто из стражников не отваживался приблизиться к этому человеку, ждущему, не посмеет ли Чагатай возроптать. Хотя Субудай молчал, это было молчание змеи.

Наконец Чагатай, приподняв бровь, смерил стражника вопросительным взглядом. Он стерпел, когда его сверху донизу тщательно обхлопали ладонями. Оружия при нем не оказалось, и тогда по кивку начальника стражи громоздкие двери медленно отворились. Вошел Чагатай – один. Когда двери закрывались, за спиной у себя он расслышал негодующий голос Хасара: тот рвался следом, но наткнулся на неожиданный заслон. Вот и хорошо, что все будет происходить не на глазах у дядьев и Субудая. Его, Чагатая, игра проиграна, но в этом нет ни стыда, ни позора. Просто Угэдэй собрал вокруг себя преданных людей, которые оказались расторопней и сообразительней. После минувшей ночи одному из двух братьев предстоит стать ханом. Одному… ну а второму? Завидев на том конце зала Угэдэя, восседающего на белокаменном с золочеными пластинами троне, Чагатай улыбнулся. Впечатляющее зрелище (на что, собственно, и делался расчет).

По мере приближения он разглядел, что волосы Угэдэя влажны и распущены по плечам. Единственным зримым свидетельством минувшей ночи стала лиловая отметина на щеке. По контрасту с великолепием трона одежда брата была самой простой – серый дээл, наброшенный поверх штанов и рубахи, – так мог выглядеть простой пастух с равнин.

– Рад видеть тебя в добром здравии, брат, – произнес Чагатай.

Угэдэй напрягся, когда Чагатай плавно двинулся к нему и эхо его шагов разнеслось по залу.

– Давай прекратим эти игры, – ответил он. – Я выжил после твоих нападений. И сегодня на исходе дня стану ханом.

Чагатай, по-прежнему улыбаясь, кивнул:

– Пусть так. Но знаешь, как ни странно, я сказал правду. Часть меня содрогалась от мысли, что я найду тебя убитым. Нелепо, верно? – Он насмешливо хмыкнул, позабавленный сумятицей собственных чувств. Удивительная все-таки штука – кровные узы. – Тем не менее я делал то, что считал нужным. И ни о чем не сожалею, и не собираюсь просить прощения. Думаю, отец оценил бы смелые шаги, которые я предпринял. А ты, – он склонил голову, – простишь меня, если я не поздравлю тебя с победой.

Волнение Угэдэя слегка улеглось. Долгие годы он считал Чагатая заносчивым болваном. Он даже сам не смог бы сказать, в какой момент его брат превратился в мужчину, целеустремленного и сильного. Когда Чагатай приблизился к трону, старшие телохранители вышли вперед и приказали ему опуститься на колени. Тот проигнорировал приказ и продолжал стоять, с интересом оглядывая зал. Для воина, привыкшего к юртам среди равнин, размеры поистине огромны. Утренний свет лился в окно, выходившее в город.

Один из телохранителей вопросительно обернулся к Угэдэю, и Чагатай едва заметно улыбнулся. Любого другого пленного стражник силой поверг бы на колени – если надо, то и рубанув