Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

вы попали в город? – потребовал объяснений Угэдэй. Он поискал глазами Гурана и тут с горечью вспомнил, что верный телохранитель отдал жизнь возле первой двери.

– Мы перелезли через стены, – ответил Джебе. – Хачиун отправил нас перед тем, как сделал попытку прорваться в город. – Заметив на лице Угэдэя озадаченность, он пояснил: – Стены-то не слишком высокие, повелитель.

В покоях сделалось светлее. В Каракорум пришел рассвет, и день обещал быть погожим. Вздрогнув, Угэдэй вдруг вспомнил, что это день принесения клятвы. Он моргнул, пытаясь привести в порядок мысли, понять, как действовать дальше после такой ночи. В какие-то секунды ему уже казалось, что никакого «после» не будет. Угэдэй чувствовал себя оглушенным, захваченным водоворотом событий, над которыми был не властен.

В коридоре снаружи послышался топот бегущих ног. Ворвавшийся в покои гонец растерянно замер при виде груды мертвых тел и нацеленных на него клинков. В замкнутом пространстве смердело от вспоротых кишок и мочи.

– Говори, – с ходу велел Джебе, узнав гонца.

Молодой скороход, опомнившись, торопливо заговорил:

– Ворота снова открыты, господин. Я всю дорогу бежал бегом, но следом идут вооруженные люди.

– Ну а как же, – произнес Субудай. Его грудной голос заставил всех вздрогнуть, а Угэдэй испытал прилив облегчения от его присутствия. – Все стоявшие прошлой ночью за стенами явятся сюда, чтобы воочию увидеть, кто здесь выжил. Повелитель, – обратился он к Угэдэю, – времени в обрез. Тебе нужно умыться и переодеться к тому моменту, когда сюда придут. А эти покои нужно наглухо закрыть – во всяком случае, на сегодня.

Угэдэй благодарно кивнул, и Субудай принялся четко и быстро отдавать распоряжения. Первым заспешил прочь Джебе, оставив шесть воинов охранять будущего хана. За ним последовали Угэдэй с Дорегене, затем Толуй со своей семьей. Спеша по длинному коридору, Угэдэй заметил, как его брат поглаживает то жену, то сыновей, словно все еще до конца не веря, что они в безопасности.

– Дети, Угэдэй, – произнесла Дорегене.

Он посмотрел на нее и увидел, что лицо ее бледно, а в глазах застыла тревога. Тогда он обнял жену за плечи, и обоим стало спокойнее. Глядя поверх ее головы, Угэдэй подумал о том, что, пожалуй, никто из этих людей не ориентируется во дворце. Кстати, где Барас-агур, его слуга?

– Командир! – окликнул Угэдэй Джебе, который шел впереди. – Я должен выяснить, пережил ли эту ночь мой сын Гуюк. И мои дочери. Пускай один из твоих людей отыщет их, слуга покажет, где их комнаты. Новости сообщить мне как можно скорее. Найди также моего советника, Яо Шу, и Барас-агура. Пускай поторапливаются. Посмотри, кто еще жив.

– Слушаю, повелитель, – с поспешным поклоном сказал Джебе.

Угэдэя охватило возбуждение, трудно было угадать его настроение. Даже после боя, когда кровь в жилах течет вдвое быстрее, обычно человек взвинчен не так сильно.

Угэдэй почти бежал, так что жена и стража с трудом теперь за ним поспевали. Откуда-то спереди донеслись звуки шагов множества людей. Угэдэй предусмотрительно нырнул в другой коридор. Ему необходимо переодеться и умыться. Надо счистить с себя грязь и чужую кровь. А еще требовалось время поразмыслить.

Скача по улицам в сторону дворца, Хачиун холодел от дурного предчувствия. Тела, казалось, лежали вповалку всюду, лужи темной крови пятнали гладкие каменные желоба водостоков. Не на всех трупах были отличительные знаки тумена Угэдэя. На некоторых были темные дээлы и черные доспехи, казавшиеся блеклыми и грязными в утреннем свете. Ночь выдалась кровавой, и Хачиун внутренне обмирал при мысли о том, какое зрелище может ждать его во дворце.

Чагатай скакал легко, чуть покачивая головой, глядя на следы побоища. При этом у Хачиуна зрело непроизвольное желание перерезать ему горло, навсегда стерев самодовольство с его лица. Впрочем, взяться за меч не давало присутствие троих приближенных Чагатая. На мертвецов они не смотрели, целиком сосредоточившись на двоих всадниках, скачущих с их господином, который к концу дня должен стать ханом.

На улицах было тихо. Если кто из мастеровых и рискнул покинуть свое жилище после звона клинков и воплей минувшей ночи, то вид такого количества тел, несомненно, заставил их юркнуть обратно и запереть двери на все засовы. Шестеро всадников держали путь к ступеням, ведущим к воротам дворца. Здесь на бледном мраморе тоже раскинулись мертвецы, и их кровь лужами стыла на прожилках благородного камня.

Спешиваться Чагатай не стал, а лишь дернул поводья своего коня, и тот стал всходить по ступеням, осторожно ступая между трупами. Главная дверь в первый двор была открыта, и никто не помешал ему въехать внутрь. Вокруг мало-помалу собиралось воронье, а в вышине кружили стервятники, привлеченные запахом смерти, витающим в утреннем ветерке. Хачиун с Хасаром, въезжая по темному клину тени во двор, переглянулись в мрачном предчувствии. Здесь их, озаренное рассветными лучами, встречало серебряное дерево, прекрасное и безжизненное.

Письмена смерти военачальники читать умели. Боя в строгом смысле этого слова, с рядами сражающихся, тут не было. Тела валялись вразброс, сраженные со спины или издалека стрелами, которых даже не увидели. Почти физически ощущалось удивление защитников, испытанное ими в тот момент, когда из тени на них набрасывались и убивали прежде, чем можно было организовать оборону. Чагатай наконец молча спешился. Его лошадь нервничала от запаха крови, и он покрепче привязал ее к коновязи.

– Я начинаю опасаться за своего брата, – промолвил Чагатай.

Хасар напрягся, но один из Чагатаевых приближенных поднял руку, давая понять, что он на страже. Его тонкие губы растянулись в улыбке. Безусловно, ему нравилось представление, разыгранное хозяином.

– Опасаться нечего, – раздался голос, от которого все подскочили.