Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О том, что Байдлер приступил к написанию биографии своей бабушки, стало известно в Германии, и это вызвало у обитателей Ванфрида и их родни сильное смятение. Они, разумеется, не могли ему противодействовать, но сразу же начали за ним следить; в письме лучшему швейцарскому другу Адольфу Цинстагу Даниэла попросила понаблюдать за непутевым родственником и предупредить издателя о возможных искажениях исторической правды. В Байройте, очевидно, знали о фальсификациях, имевших место в прежних публикациях о Козиме Вагнер, прежде всего в труде дю Мулен-Эккарта, и больше всего боялись, что о них станет известно общественности – тогда под угрозой оказалась бы и ставшая частью государственной идеологии байройтская религия.
* * *
В конце 1937 года Фриделинда вернулась в Германию, чтобы провести рождественские и новогодние праздники дома. По прибытии в Берлин она первым делом встретилась со старыми знакомыми и поразилась изменениям, происшедшим в настроениях художественной интеллигенции: «Возможно, из-за длительного отсутствия мне было странно слышать от них критические замечания, никогда раньше не слетавшие с их губ. К моему величайшему изумлению, Гитлер больше не был неприкосновенной святыней. Мне с озлоблением рассказывали о фантастических празднествах в рейхсканцелярии, о целых состояниях, получаемых балеринами, о фантастических суммах, выплачиваемых его министрам, и о драгоценностях их любовниц. Немцы не привыкли к роскоши и поэтому возмущались подобными разгулами, особенно в тех случаях, когда деньги на их оплату извлекали из карманов рядовых граждан». Тем не менее ей хотелось еще до возвращения в Байройт встретиться с Гитлером, чтобы обсудить с ним два вопроса. Наслушавшись в Англии разговоров о германском после Иоахиме Риббентропе, она сочла своим долгом предупредить фюрера, что его любимец там крайне непопулярен и своей деятельностью может нанести рейху непоправимый вред: «Я хотела рассказать ему об ошибке, допущенной Риббентропом в Лондоне. В то время любой англичанин был искренне готов поддерживать дружеские отношения с Германией, однако их стремлениям вредили выходки Риббентропа в посольстве». Кроме того, ей нужно было заступиться за одну знакомую, которая не могла вступить в брак со своим другом-эсэсовцем, поскольку одна из ее бабушек была еврейкой.
Гитлер пригласил Мауси отобедать, угостил фасолевым супом и с интересом выслушал английские новости. Но когда она завела разговор о Риббентропе, он внезапно пришел в негодование: «„Это не так, – пророкотал он, указывая на меня пальцем. – Это ложь. Риббентроп рассказывает об этом совсем по-другому“. Я ему возразила: „А зачем Риббентропу говорить вам правду?“ Пока Гитлер гипнотизировал меня своими голубыми глазами, размахивая при этом руками, мне было впору рассмеяться над собой, поскольку я, безусловно, была таким же скверным дипломатом, как и Риббентроп…» Фриделинда поняла, что переубедить фюрера не удастся, и разговор пришлось свернуть. Однако свой промах в оценке дипломатических способностей посла она осознала уже через два месяца, когда Гитлер назначил его министром иностранных дел. Возможно, соответствующее решение было принято уже во время ее визита в рейхсканцелярию. Со своей второй просьбой она также потерпела неудачу. Свое ходатайство она изложила вполне лапидарно и, как ей показалось, достаточно убедительно: «Ее суженый работает главным врачом большой больницы и является членом СС. Теперь выяснилось, что она на четверть еврейка, хотя по виду о ней этого никак не скажешь. У нее ярко выраженный нордический тип лица. А ее бабушка-еврейка удостоилась во время войны 1870–1871 годов высших наград за свою деятельность в Красном Кресте. Хотя в соответствии с Нюрнбергскими законами моя подруга имеет право выйти замуж за своего врача, это может стоить ему карьеры, если он не получит специального разрешения от правительства. Ему придется уйти со своей должности в больнице и из СС, и он рискует потерять своих пациентов. Чтобы заткнуть рот всем этим мелким лавочникам, достаточно одного вашего слова». Возможно, Гитлера задело то, что его товарищей по партии назвали мелкими лавочниками; он не дал прямого ответа на просьбу, а попросил представить письменный отчет с изложением всех обстоятельств дела и заявил, что сможет вынести решение только на основании сделанного его специалистами анализа крови. Фриделинда поняла, что ее миссия провалилась, поскольку, по ее словам, «…был известен не один случай, когда ученые не могли отличить человеческую кровь от крови гориллы».
Во время зимних каникул она много общалась со своими выздоравливающими братьями – Вольфганг оправился после отбытия трудовой повинности еще к Рождеству, да и Виланд чувствовал себя значительно лучше после перенесенного воспаления легких и теперь много работал над эскизами декораций. К тому времени он уже успел оформить постановки Солнечного пламени в Кёльне и Царства черных лебедей в Дюссельдорфе. Хотя для выполнения этой работы он основательно изучил либретто соответствующих опер и подошел к ее выполнению чрезвычайно ответственно, заказы театров, как и поручение оформить Парсифаля в Байройте, он получил в качестве кредита доверия – как сын Зигфрида и внук Рихарда Вагнера, – поскольку профессиональным сценографом он пока что не был.
Во время одной из бесед с сестрой он рассказал ей занятную историю, случившуюся с ним в военном лагере: «…однажды он сидел в караульном помещении и крутил ручку настройки радиоприемника. Пойманная им мелодия звучала с таким мощным размахом, что он увеличил громкость, чтобы стоявшие снаружи в карауле товарищи могли также ею насладиться». По-видимому, он решил, что это какой-то нацистский гимн, однако выяснилось, что он поймал
