Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

Байройта, Винифред обозначила его главные задачи: защита личности и творчества Вагнера от всех тенденциозных нападок, разъяснение чисто арийского происхождения Вагнера, издание полного собрания его трудов и подготовка новой биографии Мастера.

Добившись у Гитлера одобрения этой концепции, Винифред получила полный контроль над проведением любых исследований жизни и творчества Рихарда Вагнера – теперь без ее разрешения никто не мог получить доступ к хранившимся в Ванфриде источникам. Вместе с тем она была вынуждена, к своей досаде, признать, что многие ценные документы для нее безвозвратно потеряны. Так, в 1934 году исчезла почти вся переписка Рихарда Вагнера с Козимой. Оставшиеся несколько писем и «Коричневая книга», где Ева вымарала или заклеила некоторые места, были проанализированы в изданном в 2010 году исследовании Манфреда Эгера Рихард и Козима Вагнер. В 1935 году Ева подарила Байройту то, что должно было принадлежать исключительно семье Вагнер, – 21 тетрадь дневника Козимы, который та начала вести после рождения Зигфрида в 1869 году; Зигфрид его так и не увидел. При этом Ева положила рукопись в сейф мюнхенского банка с условием, что его можно будет извлечь только через тридцать лет после ее смерти (последовавшей в 1942 году). Дневник был издан в двух томах только после 1976 года (первый том – к столетию Байройтского фестиваля). Исполняя обязанности секретаря своей матери, Ева имела доступ ко всем ее документам, у нее были ключи от всех шкафов, поэтому неудивительно, что сразу после смерти Козимы и еще до возвращения Зигфрида с женой из Италии она успела прибрать к рукам наиболее важные для нее документы и письма (а содержание архива было ей известно как никому другому) и уничтожить все, что она сочла лишним. В связи с изданием дневников в 1976 году Винифред писала: «То, что она отклоняла любую просьбу моего мужа просмотреть документы, является для меня наилучшим доказательством того, что она присвоила дневники незаконно: она боялась, что после просмотра они будут храниться у моего мужа». Создание центра не обеспечило исследователям свободный доступ к архиву Ванфрида; до последнего времени получить документы могли только особо доверенные люди и использование ими полученных источников строго контролировалось. В 1939 году издательство Книттеля в Карлсруэ все же опубликовало при поддержке фонда Виттельсбахов пятитомную переписку Людвига II с Вагнером под редакцией Отто Штробеля.

* * *

Если верить тому, что писала в своих воспоминаниях Фриделинда, она уже в то время задумала побег из Германии и только ждала, когда ей исполнится двадцать один год, чтобы получить заграничный паспорт: «У меня были две возможности: через Швейцарию или через Чехословакию. Чешскую границу мы с Вольфи как-то раз перешли, прогуливаясь в Рудных горах. Тогда мы обнаружили, что находимся уже за границей, только натолкнувшись на путевой указатель на иностранном языке». Тогда же она стала давать волю своим антифашистским настроениям. Прилетев из Лондона в Берлин и оказавшись там в квартире матери, она первым делом поставила привезенную ею пластинку с Интернационалом, чем повергла в ужас служанку и кухарку: «Узнав, что это за музыка, они по-настоящему испугались, что наши соседи могут ее узнать и донести в гестапо, откуда меня сразу же отправят в тюрьму». Она тут же объявила по телефону матери, чтобы за ней прислали машину в Нюрнберг, куда она собиралась вылететь из Берлина. Свое нежелание добираться наземным транспортом Фриделинда объяснила тем, что хотела бы избежать «во время поездки по железной дороге общества нацистов», которые стали все настойчивее втягивать ее «в свои ожесточенные и бесполезные дискуссии». Этим она привела Винифред в ярость, и в Ванфриде ее ждал неласковый прием.

Она прибыла туда поздно вечером 22 июня, когда все уже легли спать. На следующий день Винифред отмечала свой день рождения, но, когда дочь спустилась к завтраку, матери за столом не было. В столовой сидели только хмурые братья и единственная обрадовавшаяся ее приезду Бетти. Из состоявшегося у нее в Берлине разговора с Титьеном Фриделинда уже знала о проблемах с финансовыми органами, но не ожидала, что они так отразятся на настроении всей семьи: «Вошла мать. Ее всегда такое живое, румяное лицо было на этот раз серым, глаза совсем почернели, в них появилось затравленное выражение, а ее восхитительные волосы выцвели и подернулись сединой. Чтобы не позволить мне выразить радость по поводу ее дня рождения, она сразу же стала бросать мне упреки своим хриплым, неблагозвучным голосом. Виланд не поднимал взгляда от своей тарелки, однако не ел, а Вольфи, хотя и поглощал завтрак с присущим ему аппетитом, даже не попытался оживить застолье своим участием в разговоре». Возвращение набравшейся за границей самых предосудительных взглядов Фриделинды не могло, разумеется, улучшить настроения Винифред, тем более что перед фестивалем у нее и на этот раз была масса забот – большей частью, как всегда, с исполнителями.

До 1936 года капельмейстер Франц фон Хёслин был генералмузикдиректором города Бреслау. С 1933 года у него начались неприятности с местным начальством, поскольку он был на четверть евреем, женатым на чистокровной еврейке, певице Эрне Либенталь, с которой не собирался разводиться. Вдобавок он был благочестивым католиком, и у него были те же претензии к НСДАП, что и у многих других представителей этой конфессии. Хёслин не принадлежал к числу ведущих дирижеров Германии, но в Байройте его ценили за верность вагнеровским принципам исполнения музыкальных драм; Зигфрид Вагнер приглашал его дирижировать Кольцом еще на фестивалях 1927 и 1928 годов. О том, какие трудности возникали у него в общении с местными властями и какую поддержку он получал у Винифред Вагнер, можно узнать из показаний одного свидетеля, выступившего в ее защиту на процессе денацификации: «Часто бывало так, что без четверти восемь, когда уже должна была начаться опера, он еще не знал, позволят ли ему дирижировать. Тогда он звонил в Байройт, госпожа Вагнер звонила в Берлин, и уже в начале девятого он мог встать за дирижерский пульт. И подобное повторялось не раз». В 1936 году Хёслина все же уволили, и ни один театр Германии не решался взять его на работу. Его исполнение Девятой симфонии Бетховена на прощальном концерте в Бреслау публика приветствовала бурными овациями, а штурмовики освистали с криками: «Еврейский прислужник!» После этого единственным оперным театром, где он выступал, был Дом торжественных представлений.

Как только стало известно о его приглашении в 1938 году в Байройт, где он должен был дирижировать Парсифалем (Кольцо в тот год исполнял Титьен, Тристана – Эльмендорф, а без звездных дирижеров решили на сей раз обойтись),