Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

Винифред снова появилась надежда избавиться от неуживчивой дочери, выдав ее замуж. Однако матери и сыну фон Айнем нужно было еще посетить в Берлине торжественное представление Лоэнгрина по случаю визита венгерского диктатора Миклоша Хорти (как писала Фриделинда, «выбор оперы был довольно странным, поскольку там в первой сцене король поет „Храни нас Господь от ярости венгров“»), поэтому девушка договорилась встретиться с ними уже в Швейцарии. По приезде в Цюрих она остановилась в заранее выбранной гостинице, где жила в долг, поскольку баронесса взяла на себя все расходы по этой поездке. Фон Айнемы явились вовремя, так что у Фриделинды не возникло никаких финансовых проблем. К огромной радости тетушек, на следующий день, 21 августа, все трое прибыли в Трибшен, где состоялась генеральная репетиция.

Своими требованиями о соблюдении тишины во время репетиции и концерта не терпевший никаких посторонних шумов Тосканини произвел в округе необычайный переполох. Он даже специально послал туда Серкина, чтобы тот проверил, насколько это место подходит для концерта. Вдобавок он потребовал огородить территорию и отменить в тот день полеты самолетов, а судам на озере запретил приближаться к берегу. Зрителей строжайше предупредили, чтобы они не приводили маленьких детей. Смотрительница трибшенского музея Эллен Беерли шутила, что «пришлось даже завязать клювы уткам на озере, чтобы они не крякали». Помимо Зигфрид-идиллии Оркестр Романской Швейцарии, усиленный отобранными Тосканини музыкантами (концертмейстером был Адольф Буш), прекрасным летним днем исполнил вступление к Мейстерзингерам, Симфонию соль минор Моцарта и Вторую симфонию Бетховена. Концерт удался на славу, но завершился скандалом. После того как Тосканини под аплодисменты публики преподнесли букеты цветов, разгневанный маэстро убежал с криком «Non sono una ballerina» («Я не балерина») и выбросил за изгородь дирижерскую палочку.

По воспоминаниям Фриделинды, она провела в Трибшене «два необыкновенно счастливых дня с тетушками и Тосканини, чья неизменная симпатия стала бальзамом» на ее раны. Затем она отправилась с баронессой и ее сыном в Венецию. По мнению биографов Фриделинды, во время этого безмятежного путешествия молодых людей вполне можно было принять за влюбленную пару; во всяком случае, мать Готфрида внимательно следила за их отношениями и подсылала служанку посмотреть, как они себя ведут, оставаясь наедине в гостиничном номере. Эта дама вообще была известна как отчаянная авантюристка, которой доставляла огромное удовольствие шпионская деятельность. Впоследствии Фриделинда узнала, что через несколько дней после ее отъезда из Германии баронесса и ее семья «были арестованы гестапо, и ее посадили в тюрьму по обвинению в государственной измене». А во время итальянской поездки они посетили в Милане Тосканини, потом провели несколько дней в Венеции, откуда Фриделинда вылетела в Берлин, где встретилась с Фридой Ляйдер, которой нужно было, как и ей, получить визу для выступлений во Франции.

В то время Винифред отдыхала с остальными детьми на Боденском озере, так что по возвращении из Берлина с визой в кармане Фриделинда несколько дней пребывала в Байройте наедине сама с собой и могла перед побегом из страны спокойно попрощаться со своей прошлой жизнью. Она навещала вернувшихся из Швейцарии тетушек, просматривала в библиотеке и отбирала, чтобы взять с собой, необходимые ноты и книги. Чтобы ее побег не сразу стал очевиден, она решила оставить дома часть одежды. Гуляя по парку со шнауцером Тобби, она прощалась «с бюстом короля Людвига с его девичьей прической, а также с фризом над входной дверью, на котором изображены Вотан, его вороны, Фрейя и Фрика». По вечерам у нее была возможность принимать старых знакомых и пить с ними чай у камина. По радио то и дело передавали, «как Гитлер неистовствовал по поводу чудовищных злодеяний чехов» по отношению к бедным, невинным немцам: «Над нами снова нависла тень войны. У меня было страстное желание как можно скорее покинуть Германию, чтобы иметь возможность в открытую бороться с нацизмом». Она не забыла поинтересоваться участью несчастной Лизелотте. Лечивший ее врач рассказал, что из-за заражения крови ее пришлось снова отправить в йенскую клинику. На следующий день Фриделинда узнала, что гувернантка там умерла. Она отправилась в Йену, постаралась по возможности утешить прибывших туда родителей Лизелотте и выяснить у презираемого ею доктора Вайля причину смерти. Судя по всему, она не поверила в его объяснения, согласно которым причиной смерти стала инфекция, «распространившаяся от сломанных костей». Свой диагноз профессор подкреплял результатами собственных наблюдений над аналогичными случаями в годы войны и после нее. Фриделинда не стала с ним спорить, но дала понять, что она ему не верит. По-видимому, она заподозрила, что Лизелотте подвергли эвтаназии – это была обычная процедура, применявшаяся к неизлечимо больным в Третьем рейхе.

Вернувшаяся вместе с Бетти в Байройт, Винифред застала дочь сидящей на чемоданах. Опасаясь, что мать постарается помешать ее отъезду, Фриделинда спрятала билеты и паспорт в вырез платья, но первый разговор за чаем прошел достаточно мирно. Однако вскоре мать дала выход своему гневу. Она сочла безрассудным желание дочери уехать в такой сложной политической обстановке в Париж, а поездку в Люцерн для встречи с Тосканини назвала сумасбродной. Она высказала ей все, что накипело у нее на душе: «У тебя начисто пропало чувство порядочности, ты проводишь все время в общении со всякого рода евреями и предателями. Я не допущу, чтобы ты покинула Германию. Мне и так приходится переживать день и ночь тот позор, которым ты покрыла нашу семью. Нет, я больше не спущу с тебя глаз, потому что не хочу нести ответственность за то, что ты творишь». Фриделинда не стала усугублять и без того отвратительное настроение матери и дала ей возможность еще раз задуматься о создавшейся ситуации, сообщив, что ей нужно еще заехать на неделю в Берлин на примерку к портнихе. Винифред больше не возражала, распорядилась, чтобы дочери подали машину, но провожать ее на ночь глядя не стала: «Около полуночи я покинула Ванфрид, аки тать в нощи, а не дочь этого дома, и, проезжая в последний раз по призрачной каштановой аллее, спрашивала себя, какое дикое чувство восстанавливает нас друг против друга. Я знала, что за гневом и возбуждением кроются взаимное уважение и восхищение». Мать еще не знала, что дочь вообще не собиралась возвращаться.

В Берлине Фриделинда попрощалась с Фридой, не подозревая, что ее окончательное бегство откладывается и они вскоре еще встретятся в Цюрихе. В сентябрьском Париже она бродила по набережной Сены и рылась в книжных развалах. Но она была желанной гостьей и в домах парижской культурной элиты – преподавателей Сорбонны и директора Гранд-опера. В опере