Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

дворянство из-за его низкого брака и подрывных идей, Саути принял приглашение посетить Лиссабон в качестве компаньона дяди, который был капелланом при британском посольстве. Поездка расширила границы молодого прорицателя; он путешествовал как по Испании, так и по Португалии; вернувшись в Англию (май 1796 года), он обнаружил, что любит ее, а пантисократия угасла вместе с его молодостью. Он изучал право, нашел работу журналиста и время, чтобы написать еще больше незапоминающихся эпосов и несколько знаменитых баллад, таких как «Битва при Бленхейме». В 1803 году, вооружившись дружеской рентой в 160 фунтов стерлингов, он поселился в Грета-холле в Кесвике, вряд ли подозревая, что останется там до конца жизни.

V. КОЛРИДЖ: 1794–97

Он представлял собой нечто среднее между живыми нервами и нерешительной волей. Он любил Мэри Эванс из Лондона, но боялся поддерживать ее в привычном стиле; ей нравился его богатый и пылкий дух, но она не верила в его способность зарабатывать. Она отвернулась, и он смирился с Сарой Фрикер, которая, простая и без гроша в кармане, могла вести дом и рожать детей, но не могла вдохновлять на оды.

Чтобы финансировать свою будущую женитьбу и томительную мечту, он прочитал еще несколько лекций в Бристоле, взимая по шиллингу за каждый вход (с января по июнь 1795 года). Эти Conciones ad Populum были безрассудно радикальными: они осуждали установленную церковь как служанку богатых и не знающих иного Господа, кроме хозяина поместья. Они осуждали войну с Францией как попытку подавить Революцию и повернуть ход истории вспять. Они оправдывали Террор как ответ на «войну Питта» и осуждали «Кляп-билли» как попытку правительства заглушить общественную волю. Они собрали небольшую, но восторженную аудиторию, а на вырученные деньги Кольридж повел Сару Фрикер к алтарю (4 октября 1795 года).

Той же осенью он впервые встретил Вордсворта. Уильям был всего на два года старше Сэмюэля, но он пережил Революцию, видел утопию во плоти. Он разделял страх младшего перед реставрацией Бурбонов, но не мог заинтересоваться Пенсильванией; поле битвы идей находилось в Европе; а что касается великолепия Саскуэханны, то почему бы не удовлетвориться славой английских озер? Кольридж был убежден лишь наполовину, но он записал в свои скрижали, что будет наблюдать, как растет этот Уильям, и, возможно, научится у него, как преодолевать жизненные пороги.

Он заполнил множество скрижалей сведениями, почерпнутыми из книг и душ, с которыми он встречался. Он читал много, жадно и в дюжине областей — о людях, животных, растениях, науках, религиях, философиях, нациях, литературе, искусствах. Его ум был одним из самых голодных, самых впитывающих и самых внимательных из всех, о которых мы имеем хоть какие-то сведения. Его память стала хранилищем, из которого он до конца жизни черпал образы, идеи, фразы, аргументы, даже параграфы. Слишком часто он не упоминал или приятно забывал об источнике своего улова и небрежно смешивал свои собственные понятия с заимствованными. В конце концов вес его запасов и их неуправляемое разнообразие оказались слишком велики для ума, приверженного к свободе и отстраненного от порядка. Кладовая едва не рухнула под его грузом.

Возможно, чтобы разгрузить память или накормить жену, ему пришла в голову идея печатать и продавать журнал, почти полностью написанный им самим. Он собрал своих знакомых и слушателей лекций в качестве потенциальных подписчиков и набросал «Проспект»: Чтобы все познали Истину, и чтобы Истина сделала нас свободными». В пятницу 5-го дня февраля 1796 года будет опубликован № 1 (цена четыре пенса) сборника, который будет выходить каждый восьмой день под названием «Сторож» С. Т. Кольриджа, автора «Обращений к народу»».16 Здесь, в печати, как и в своих лекциях, он выступал как радикал, сжигающий мосты, против войны, рабства, сковывания прессы и особенно против налогов с продаж, как жестоко падающих на простых людей.17 Но он не рекомендовал всеобщее избирательное право для взрослых, мужчин или женщин. «Мы должны смело заявлять о политической истине только тем, чей разум способен рассуждать; и никогда — толпе, которая, будучи невежественной и нуждающейся, неизбежно должна действовать под влиянием воспаленных страстей».18 — Колериджу стало невыносимо заполнять тридцать две страницы каждые восемь дней своим собственным пером; все чаще они зависели от чужих, не всегда признаваемых источников. Некоторые бдительные читатели протестовали. Тиражи падали, долги росли. После десяти номеров «Сторож» умер.

1 сентября 1796 года у Кольриджа родился первенец. Он назвал его Дэвидом Хартли, в честь английского протагониста ассоциативной психологии. У него было восхитительное лицо, но еще один рот, который нужно было кормить. Тем временем он сам ощущал недуги сердца и легких и все больше полагался на опиум, чтобы облегчить боль. Он был уже на исходе, когда дружелюбный либерал Томас Пул предложил ему за символическую арендную плату в семь фунтов в год небольшой дом рядом со своим собственным в Незер-Стоуи, недалеко от Бриджуотера. 31 декабря 1796 года Кольридж, Сара и Дэвид переехали в дом. Сара навела уют и чистоту. «С. Т. К.» работал в прилегающем саду, помогал ухаживать за домашней птицей и свиньями Пула и писал запоминающиеся, не подлежащие обсуждению стихи.

Примерно в это время, согласно всегда богатой и украшенной памяти, «Кубла Хан» был задуман, а по большей части и написан, в чудесном сне:

Летом 1797 года автор, будучи нездоровым, удалился в одинокий фермерский дом между Порлоком и Линтоном. Вследствие легкого недомогания ему было прописано успокоительное, от действия которого он заснул в кресле в тот момент, когда читал… в «Паломничестве» Перчаса: «Здесь хан Кубла велел построить дворец и разбить при нем величественный сад. И таким образом десять миль плодородной земли были обнесены стеной». Автор около трех часов пребывал в глубоком сне, по крайней мере, внешних чувств, и в это время у него была самая яркая уверенность, что он не мог сочинить менее двух-трех сотен строк… без всякого ощущения или сознания усилия. Проснувшись, он, как ему показалось, отчетливо вспомнил все, что произошло, и, взяв перо, чернила и бумагу, мгновенно и жадно записал строки, которые здесь сохранились.

Это знаменитое предисловие было истолковано как басня, с помощью которой Кольридж обманул себя или других, заставив принять непорочное зачатие и