Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

писали и переписывали стихи. Согреваясь воспоминаниями, Вордсворт написал первую книгу «Прелюдии», своей автобиографической эпопеи. Затем, внезапно осознав, как сильно они любят Англию, они отправились пешком холодным 23 февраля 1799 года, чтобы попрощаться с Кольриджем в Геттингене, а затем поспешить обратно через бурное Северное море в Ярмут и далее в Сокберн на Тисе, где Мэри Хатчинсон спокойно ждала Уильяма, чтобы жениться на ней.

Тем временем в Геттингене Кольридж делал все возможное, чтобы стать немцем. Он выучил язык и увлекся немецкой философией. Не найдя объяснения разума в психологии материализма, он отказался от механистического ассоцианизма Хартли и принял идеализм Канта и теологию Шеллинга, который представлял природу и разум как два аспекта Бога. Он слышал или читал лекции Августа Вильгельма фон Шлегеля о Шекспире и почерпнул из них множество идей для своих собственных поздних лекций о елизаветинской драме. Опьяненный идеями и абстракциями, он утратил свою былую склонность к чувствам и образам и забросил поэзию ради философии. «Поэт во мне умер, — писал он, — я забыл, как делать рифму».35 Он стал носителем немецкой философии в Англии.

В июле 1799 года он покинул Германию и вернулся в Незер-Стоуи. Но годичное отсутствие жены притупило остроту мужских чувств; Сара Кольридж больше не была романтиком, а муж и жена были омрачены недавней смертью их второго ребенка, Беркли. В октябре, беспокойный, он отправился на север, чтобы повидать Вордсворта в Сокберне. Во время этого визита он слишком долго держал руку Сары Хатчинсон, сестры Мэри; какое-то мистическое течение перешло от женщины к мужчине, и Кольридж погрузился в свою третью несчастную любовную связь. Эта Сара, помня о своих обязательствах перед другой, дарила ему привязанность, но не более. После двух лет тщетных ухаживаний он смирился с поражением и написал трогательную оду «Уныние», ставшую едва ли не последней вспышкой его поэзии.

Вместе с Вордсвортом он совершил пеший тур по Озерному краю, каждый из которых искал свой дом. В Кесвике он думал, что нашел его, но предложение о работе в «Морнинг Пост» заставило его уехать в Лондон. Тем временем Вордсворт снял коттедж в тринадцати милях к югу, в Грасмире. Он вернулся в Сокберн и заручился согласием Дороти на переезд; 17 декабря 1799 года брат и сестра начали свой долгий путь, в основном пешком, из Сокберна в Грасмир, преодолев много миль по огрубевшим за зиму и изрытым колеями дорогам. 21 декабря они разбили свой очаг в местечке, которое Вордсворт назвал «Таунс-Энд» и которое позже получило название «Голубиный коттедж». Там они прожили самые трудные и самые счастливые годы своей жизни.

IX. ИДИЛЛИЯ В ГРАСМИРЕ: 1800–03

С 14 мая 1800 года по 16 января 1803 года Дороти вела свой «Грасмирский дневник». Через эти 150 страниц мы можем увидеть и почувствовать повседневную жизнь брата и сестры, а позже, ненадолго, брата, сестры и жены. Климат Грасмира не способствовал здоровью: дождь или снег шел почти каждый день, а зимние холода — даже со снегом — могли вновь наступить в июне или июле.36 Солнечные дни превращались в экстаз, а редкое появление луны — в преображающее откровение. Коттедж отапливался углем в камине и печке, но иногда, как заметила Дороти, «я не могла уснуть от холода». Они стоически переносили непогоду, благодарные за весну и обычную мягкость дождя; «дождь шел очень мягко и сладко» неоднократно встречается в дневнике. «Иногда Грасмир выглядел так красиво, что мое сердце почти растаяло».37

Они много гуляли, вместе или порознь: то на милю в Амблсайд за почтой, то на полдня в Кесвик после того, как там поселился Кольридж. Вордсворт, казалось, был доволен своей сестрой-невестой, называя ее

Дорогой спутник моей одинокой прогулки, Моя надежда, моя радость, моя сестра, мой друг, Или что-то еще более дорогое, если разум знает. Дороже мысли, или В сердце любви, Есть более дорогое имя.

И уже в 1802 году (в год своей женитьбы) он называл ее «моя любовь».38 Она довольствовалась тем, что называла его «милый брат».39

Теперь ее доход составлял сорок фунтов, а его — семьдесят; это (в добавление к некоторым поступлениям от его публикаций) составляло около ста сорока фунтов (3500?) их годового дохода. У них была одна или две служанки, поскольку бедность была настолько общей, что многие женщины, оставшиеся без супруга, были готовы работать за ночлег и питание. Поэт и сестра одевались просто: Дороти в одежде, обычно сделанной ею самой, вплоть до обуви;40 Уильям — в крестьянском одеянии или в бросовой одежде, которую ему присылали друзья.41 Но они держали огород и иногда ловили рыбу в озере. Более того, в дневнике записано: «Я пекла пироги и пирожки».42 «хлеб и пироги».43 «пироги и торты».44 Уильям был избалован.

Но он тоже работал. Часть каждого обычного дня он сочинял, обычно во время своих уединенных прогулок, после которых возвращался, чтобы продиктовать Дороти строки. Кроме того, он рубил дрова, копал и сажал в саду, а «Уильям расчистил дорожку к необходимому».45-то есть через снег к туалету на улице. Добавим, что Дороти варила эль,46 и «мы одолжили несколько бутылок для розлива рома».47 Несмотря на овощи, Уильям страдал от геморроя,48 и (после 1805 года) от ослабленного зрения и бессонницы; много вечеров Дороти приходилось читать ему, чтобы он заснул.49

В те теократические дни неожиданно вмешались деньги и брак. 24 мая 1802 года сэр Джеймс Лоутер, граф Лонсдейл, умер, оставив свое имущество и титул своему племяннику, сэру Уильяму Лоутеру, который договорился о выплате денег, причитавшихся сэру Джеймсу, наследникам Джона Вордсворта-старшего. По всей видимости, четыре тысячи фунтов были разделены между детьми. Хотя доли Уильяма и Дороти были выплачены только в 1803 году, Уильям счел, что его разумные ожидания оправдались, и он наконец предложил свою руку Мэри Хатчинсон.