За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая - Александр Черенов

– Вы бы хоть паузу выдержали между словами… Для приличия.

Смущения Пинского прибыло. Он, человек, который на своём веку обжулил немало жуликов – и даже очень достойных – не мог определиться с методой. Юноша был не связным, а всего лишь «контейнером» – и это усложняло процесс общения. Опять же, как относиться к этому родственнику Спиральских: как к мальчику или как к мужу? Он, к сожалению, не оправдывал ожиданий. То есть, был явно не дурак, наглец и с претензиями на лидерство. А кому должен был уподобиться сам Аркадий Леопольдыч: дурачку или доброму дяденьке? И потом, он не сомневался в реакции Аксиньи Андревны, узнай она о контакте. Ведь расширялся круг членов её семьи, вовлекаемых «в подпольную деятельность». Деятельность – шутейная, но последствия могли быть вполне серьезными. В том числе – и для госпожи Спиральской.

– А если я предложу Вам червонец – золотой, николаевский?

Пинский решил не играть и не оригинальничать: метод купли-продажи был в арсенале его средств общения самым надёжным.

– Два!

Юноша даже превзошёл ожидания Аркадий Леопольдыча. Ровно в два раза. По этой причине хозяин виновато развёл руками.

– Сейчас, к сожалению… – жалко улыбнувшись, развёл он руками. Но этот номер не прошёл: юноша решительно оставил стул.

– В долг! Слово чести!

Одной рукой Пинский ухватился за курточку, а другую сложил в молитвенном жесте у себя на груди. В силу особенностей биографии

Аркадий Леопольдыч имел своеобразное понятие о чести – но в вопросах долга оно совпадало с традиционным. Юноша как-то сразу понял это – и совершил обратный манёвр. Словно делая великое одолжение, он медленно стянул с себя курточку – тем более что париться в ней дольше не было уже никакой возможности.

– Монету! – потребовал он, держа вещь на весу. – Возврат долга – при следующей встрече. Что-то подсказывает мне, что эта – не последняя. И что инициатором её опять буду не я.

Карикатурно озираясь на Жору и почему-то на входную дверь, Бинский покопался в какой-то шкатулке, вздохнул – и обмен состоялся.

Выкупив курточку, Пинский удалился с ней на кухню. Вскоре оттуда стало доноситься невнятное бормотание. Жора прислушался: некоторые слова можно было разобрать вполне отчётливо. Они были из числа тех, что пишутся не в книжках, а на заборе. Видимо, у Пинского что-то не получалось.

Юноша заглянул в кухню. Трясущимися руками хозяин безуспешно пытался «вскрыть» намертво пришитый «потайной» карман.

– Ё… твою мать! – бурчал он себе под нос. – Дозволь дураку Богу молиться!

– Помочь? – раздался над ухом «кухонного конспиратора» нарочито тихий голос. Неизвестно чего было в этом голосе больше: то ли действительного сострадания к мукам человеческим, то ли неприкрытой иронии.

Пинский вздрогнул от неожиданности, но от предложенной помощи не отказался. Ведь обязанностей подпольщика с него никто не снимал. Не вскрыв карман, он был лишён возможности исполнять их. Но и вскрыть следовало по уму: курточка была предметом многоразового использования.

Получив курточку, Жора ловко отпорол карман лезвием кухонного ножа. Этому нехитрому искусству он научился, вскрывая многочисленные послания матери к своим любовникам и обратно. Спустя мгновение Пинский уже держал в руках сложенный вчетверо листок бумаги.

Когда тот начал читать, Жора лениво, как бы между прочим, заметил:

– Кстати, дядя поручил мне попросить у Вас в долг баночку топлёного масла… какого-то хрена.

Пинский ещё раз вздрогнул – и даже интенсивней, чем в момент появления Жоры на кухне. Отдрожав, он недоуменно уставился на юношу.

– Так какого же хрена он ещё и записку написал?! Воистину – олух царя небесного!

Ироническая усмешка на лице юноши тут же заставила его выйти с дипломатическим комментарием на тему «нас не так поняли»:

– Этого, конечно, дяде не следует говорить: эмоции, знаете ли…

Бормоча себе под нос: «Куда же я подевал эту гадость?», Пинский начал слоняться по комнате, с грохотом передвигая стулья и заглядывая во все углы.

Внезапно он шлёпнул себя рукой по лбу, и со словами «Старый маразматик!» полез под диван. По хаотичным перемещениям его зада Жора понял, что «заклинание», если и помогает, то не сразу.

Наконец, из-под дивана раздался сдавленный крик: «Вот она, зараза!». За криком последовало чумазое, но сияющее лицо Пинского, и уже за ним – покрытая пылью и паутиной грязная банка, наполненная подозрительно выглядящей массой желтоватого цвета.

– Вы что, храните топлёное масло на манер машинного?!

Жора не изменил иронии и на этот раз. Пинский неопределённо пожал плечами: лучший ответ, когда нет никакого.

– Вы хоть заверните ЭТО в бумагу или в тряпку какую-нибудь! – брезгливо процедил Жора, озабоченно поглядывая на руки, которым предстояло войти в непосредственный контакт с «целебным продуктом».

Пинский засуетился, оторвал кусок газеты, которой на сиротский манер был застелен сиротского же вида шатающийся стол, и принялся неумело оборачивать им банку.

Глядя на его мучения, Жора не выдержал.

– Дайте сюда, горе Вы моё луковое!

Как ни отворачивался юноша от банки – а любопытство взяло своё. И когда оно его взяло, Жора пригляделся к содержимому, принюхался и ухмыльнулся:

– Пластид?

И тут Пинский, закосневший в шаблонах и совершенно неподготовленный к контакту, полностью дезавуировал себя как конспиратора. Он начал лепетать о том, что это – такой особый сорт масла, перетопленного им особым способом…

– … которое Вы храните не на полке кухонного шкафа, а под диваном, среди мусора и в окружении дохлых крыс? – закончил за него Жора.

– …

Ответ Пинского расположился где-то между капитуляцией и деквалификацией.

– Ладно, давайте, чёрт с Вами!

Жора решил смилостивиться над пригорюнившимся хозяином.

Пинский радостно засуетился – и как-то сразу принялся наглеть. Так часто бывает в жизни: протянешь человеку руку помощи – а он тут же начинает высчитывать, сколько в ней мяса.

– А Вы, молодой человек, не могли бы занести эту… банку с этим…. ну…

– С пластидом, – вежливо подсказал Жора.

…на Зевакинские склады? – не смутился подсказкой Пинский. – Это на Биржевой площади. Там работает один мужик, по фамилии Закладин. Раньше он был простым весовщиком, но потом сделал карьеру, и сейчас он – старший товаровед… Живут же люди!..

Последнюю фразу Пинский выдал, не скрывая зависти, и замолчал. И пока он молчал, мечтательная улыбка блуждала по его лицу. Чувствовалось, что ему хорошо «там» не меньше, чем неизвестному Жоре Закладину – здесь. Наконец, он мотнул головой – и нехотя вернулся из заоблачных высот к прозе жизни.

– Ну, так вот. Вы вызовете его, а когда он подойдёт к Вам, скажете ему: «Доброе утро, Антон Макарыч!» и передадите…

– Э, нет, приятель: такого уговору не было! – решительно перебил его Жора. – Ходить ещё куда-то, кроме, как до Вас, я не подряжался!

Пинский в очередной раз продемонстрировал неоригинальность: растерялся. Правда, он почти тут же исправился: начал очень живописно канючить.

– Ну, что Вам стоит?! Ведь Вам всё равно по пути и…

– И потом.

Жора тоже кое-что продемонстрировал в очередной раз. А именно – обезоруживающее нахальство.

– «Доброе утро, Антон Макарыч!»?! Это в четыре-то часа дня?! Он, что – должен меня принять за идиота? Так задумано?

Исчерпав все средства оперативной работы, в том числе и слёзные просьбы, Аркадий Леопольдыч капитулировал – молча, но безоговорочно. В едва скрипящий – но функционирующий – механизм подпольной работы вмешался случай в лице этого неподатливого и такого неправильного молодого человека. Сообразно летам и воспитанию, ему следовало на каждое слово отвечать «Яволь!» – а он, если и отвечал, то так, что даже его молчание было бы наградой для собеседника.

– Ладно!

Жора взбодрил плечо хозяина снисходительным похлопыванием.

– Гоните ещё монету – и по рукам!

Не успев, как следует, взбодриться, Пинский опять упал духом.

– Видите ли… как я уже имел честь сообщить Вам… Как человек чести… Слово чести…

Поскольку заверениями в верности чести платёжеспособность хозяина и ограничилась, молодой человек немедленно изобразил разочарование. В этом мероприятии активно поучаствовали мимика и жесты, а вскоре к ним подключился и соответствующий текст.

– Э-э-э, товарищ, так дело не пойдёт! «В другой раз!» В другой раз Вы за другое заплатите! А сейчас – либо гоните ещё червонец, либо я понёс эту гадость Виталий Палычу, раз уж подрядился! Итак, Ваше слово, товарищ?

«Товарищ» молчал. Слов у него не было.

– Ну, тогда, как говорится, «прощевайте»!

Жора, взял банку и направился к двери.

Окончательно теряя лицо, Пинский собачкой засеменил следом.