За спиной адъютанта Его превосходительства. Книга первая - Александр Черенов

За спиной адъютанта Его превосходительства

Книга первая

Александр Черенов

© Александр Черенов, 2017

ISBN 978-5-4483-9141-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, не так ли? Что-то… такое… героическое. О героях. Вот, только почему – «За спиной…»? Намёк? Ну, если и намёк – то «тот самый»: «не в бровь, а в глаз!». А заодно – «тонкий на толстое». Потому что «За спиной…» – это… за спиной. Но если не устраивает такой довод, есть и другой, ещё более «железный»: а почему бы и нет? Почему бы не приземлить героическое вместе героями? Ну, чтобы было больше похоже на правду, которая состоит из нормальной жизни и нормальных людей? Ведь, если даже они и герои – то, в основном, нормальные? Героизм-то – явление ненормальное. Обычно – следствие чьего-либо разгильдяйства. И ещё: если о героях уже написано в героическом ключе, то почему бы не «поменять ключи»?

Повторно «изобретать велосипед» автору не требовалось. Направление работы ему задали известные энциклопедисты Брокгауз и Ефрон. Они прямо указали, как это можно сделать: осмеять, подражая.

То есть, осмеять серьёзное произведение, подражая его форме и тону, но подставив на место образов и понятий изящных и величественных смешные и ничтожные. Проще говоря: вывернуть наизнанку осмеиваемого писателя.

Автор свято чтит мораль и законы нашего аморального и беззаконного общества. Он уважает право собственности, авторское «и смежные с ним права». Это – тот самый «нос», у которого заканчивается «суверенитет его кулака». Но всё остальное – его! Никто не может лишить автора его прав – в том числе, и права смеха, как здорового, так и не очень. Даже – над «священными коровами».

Да, отчасти это – пародия. Но пародия – вполне законный литературный жанр. Тут на стороне автора – целая группа «авторитетных товарищей». Например, Словарь литературоведческих терминов, который определил целью пародии осмеяние литературного направления, жанра, стиля, манеры писателя, отдельного произведения. Или – БСЭ: «Пародия строится на нарочитом несоответствии стилистических и тематических планов художественной формы. Осмеяние может сосредоточиться как на стиле, так и на тематике. По характеру комизма пародия может быть юмористической и сатирической, со многими переходными формами».

Как видите, уважаемые читатели, пародия – это самостоятельное авторское произведение, а не оскорбление чужого. Доказательством тому является то обстоятельство, что результат «выворачивания наизнанку» имеет мало общего с объектом пародии.

Нет, совпадение отдельных сюжетных линий имеет место быть – как без этого? Но от самих линий остались лишь заголовки. А всё – потому, что сюжеты романа-пародии – уже другие сюжеты, с новым содержанием и иным развитием. Всё окарикатурено, вывернуто наизнанку и подано в совсем даже не героическом ключе.

Поэтому и герои романа-пародии – другие. И характеры их, и поступки разнятся с характерами и поступками объектов пародии примерно так же, как разнятся друг с другом герой Николая Островского Павка Корчагин и герой Ярослава Гашека бравый солдат Швейк.

Ещё одно примечательное обстоятельство. Отчасти этот роман – пародия на пародию исторической правды. Ведь его негероические герои куда ближе к своим прототипам, нежели персонажи объекта пародии. Желающих убедиться в этом автор адресует к историческим документам: формат предисловия слишком мал для их цитирования.

Но главное отличие романа-пародии от первоисточников заключается в другом: здесь нет крови и смерти. А если и случается мордобой, то «не по идейным соображениям», а «по пьяной лавочке».

Ну, чем не вклад автора в дело исторического примирения сторонников «красных» и «белых»?!

Гражданская война, конечно – дело малоприятное и совсем не смешное. Но в этой книге никто никого не убьёт, никто ничего не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос.

Чем же тогда будут заниматься её персонажи – участники той самой гражданской войны? Узнать об этом нетрудно: книга – перед вами.

Автор.

Глава первая

Чуден град Киев – как тот Днепр, который «при тихой погоде»! Чего в нём только нет: Владимирская горка, Софийский собор, Аскольдова могила, Крещатик! А знаменитые киевские каштаны?! А неповторимое прошлое из «матери городов» и «блудного сына»? А оригинальное настоящее из ассорти «колыбели» и провинции? В «матери городов» смогли преспокойно ужиться тоска по чину с жареными каштанами и калёными семечками. Вчерашнее не мешало сегодняшнему: чудному не грех почудить – и даже побыть чудаковатым.

Чуден сей град делами не только Божьими, но и рукотворными.

И сотворили их (натворили, вытворяя) руки самых разных «творцов». Чудеса не кончились и в двадцатом веке: их продолжали творить и вытворять. Этот год – тысяча девятьсот восемнадцатый от Рождества Христова – стал тому наглядным доказательством. В его предъявлении участвовало всё политическое разноцветье города, от «белого» до «жовто-блакитного», при существенном влиянии «зелёного», но решающем – «красного». Это придавало Киеву ещё больший колорит. Такой палитры здесь прежде не было – чем не чудо?! На зависть другим – а, может, и совсем наоборот – град продолжал являть статус чудного во всех отношениях и во все времена.

Таким он был и в тот день, когда в одном из самых примечательных его зданий на площади Богдана Хмельницкого появился молодой человек весьма благородной наружности. По причине этой наружности именно в этом здании он не мог появиться своей волей и без сопровождения. По текущим временам благородная наружность являлась достаточным основанием для того, чтобы ближе познакомиться с внутренним убранством именно этого здания. Почему «именно»? Да потому, что именно здесь обосновалась ещё одна достопримечательность города, уже из новых – Всеукраинская Чека: Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Сокращённо – ВУЧека. (Аббревиатуры теперь были в моде).

Молодого человека препроводили на верхний этаж. Из этого можно было сделать вывод, что ведут его к начальству, которое во все времена любило «небеса». Часовой осторожно приоткрыл самую приметную дверь, и напутствовал «компаньона» «дружеским» тычком ружейного приклада.

Войдя, молодой человек окинул быстрым взглядом интерьер кабинета. Последний вызывал уважение, как к его хозяину, так и к грозной аббревиатуре учреждения, которое они оба представляли. Глазам новоприбывшего предстали: старый потёртый кожаный диван, обсиженный скучающими мухами, такое же кресло, натруженное задницами прежних хозяев, массивный стол зелёного сукна и пара венских стульев, сильно побитых временем и неумеренным энтузиазмом прислуги.

Разношерстность была, конечно, случайной: «мебеля» явно собирали по принципу «с бору – по сосенке». Но сиротская обстановка кабинета и вся его специфическая атмосфера не могли не впечатлять аудиторию по ту сторону стола. Всё в ней располагало к «воздействию»: и подбор, и цветовая гамма, и процент износа. Одна только случайность интерьера словно намекала гостю на преходящую сущность бытия.

– Вы свободны, товарищ!

«Вольная» даровалась, разумеется, не новоприбывшему, а «товарищу с примкнутым штыком». Когда тот закрыл за собой двери, хозяин кабинета решительно просиял:

– Прошу, прошу!

Улыбка неплохо монтировалась с лицом этого коренасто-головастого крепыша средних лет с густыми тёмно-русыми волосами и окладистой бородой. Обликом он напоминал бы типичного провинциального учителя откуда-нибудь из Рязани или Кинешмы, если бы не заметный акцент, выдававший в нём выходца из Лифляндии.

– Рад нашей встрече… Михаил Николаевич.

Новоприбывший – явно офицер, хоть и без погон – осторожно присел на стул, тут же «поехавший» под его задом. Обрадоваться в ответном порядке, хотя бы из политеса, у него не получилось – и не по вине стула. Мешали стоны за стеной, вряд ли по причине оргазма, да бурые пятна на полу, «по виду напоминающие кровь», как написали бы в акте судебно-медицинской экспертизы.

– Вижу, Вы уже сориентировалась в обстановке.

Хозяин перехватил взгляд офицера ещё «по дороге».

– И это – правильно. Так вот, Михаил Николаевич…

Договорить ему не удалось: за стеной кабинета послышался какой-то шум. Затем раздался тупой стук – будто на пол уронили мешок картошки. Кто-то коротко вскрикнул и заскулил.

Бородач удручённо развёл руками.

– Опять… Ну, совершенно невозможно работать…

Вздохнув, он поднял трубку телефонного аппарата.

– Петров, зайдите ко мне.

Через минуту на пороге кабинета появился громадный, под два метра, матрос в тельняшке, клёшах и ботинках, явно превосходящих сорок пятый размер. Закатанные рукава тельняшки открывали взору любопытствующих вычурные татуировки морской тематики на огромных волосатых руках с кувалдообразными кулаками. Правой рукой он держал за шиворот хлипкого старичка с бородёнкой клинышком, а пальцем левой указывал на него хозяину кабинета.