Рождественское чудо. Антология волшебных историй - Дарья Плещеева

другой из социалистов только помешал бы экс-студенту. А поскольку до самого кануна Рождества никто ничего не вынес, Илья Павлович сделал вывод, что забирать бомбу они придут перед самым террористическим актом. Потом проникнут в собор в самом начале службы, оставят адскую машинку и сбегут. Хотя нельзя исключать варианта, что кто-то взорвет себя вместе с прихожанами. Фанатики они фанатики и есть.

С утра за домом следил Пафнутий, потом вахмистр Атаманов. Не получив сигнал тревоги, ротмистр понял, что «Свобода и совесть» появится ближе к ночи. У них просто не оставалось иного выхода. Конечно, могло так получиться, что записка о террористическом акте в Исаакии подброшена для отвода глаз. Но об этом лучше не задумываться. Финал карьеры, разжалование, служебное расследование, позор… Уж лучше пулю в висок из верного «Смит-энд-Вессона» калибра 0.38, который Илья Павлович предпочитал револьверам Лефоше, а именно они полагались корпусу жандармов. Посовещавшись с верными подчиненными, он решил устроить засаду. Как говорят в Крулевстве Польском: «Или пан, или пропал!»

– Степаныч, – проговорил ротмистр, – они нас точно по следам не обнаружат?

– Так поземка, ваше благородие, – отозвался вахмистр. – Метет. Какие следы? – Он присел на корточки, вытащил из заплечного мешка лампу «летучая мышь» с защитным кожухом, превращавшим ее в потайной фонарь, чиркнул спичкой и зажег фитиль.

Узкий круг желтого света выхватил стены с облупившейся штукатуркой. Кое-где обнажилась дранка. С потолка свисали космы паутины.

– Сколько лет он пустует? – пробормотал Пафнутий. – И чего никто не живет-то?

– Говорят, что здесь когда-то кого-то убили, – ротмистр протянул руку и коснулся покрытой изморозью стены. Холодно. Даже через перчатку. – Можно было бы поднять архивы уголовной полиции. Но некогда. Родина в опасности.

Степаныч переступил с ноги на ногу. Захрустел мусор и лед. Откуда здесь лед? Понятно, что дом не отапливается годами, но все же Петербург – не Лапландия с ее морозами.

– На второй этаж! – скомандовал Мещеряков. – Там подождем. Шагать аккуратно. Следов не оставлять.

Стараясь не тревожить покрывающий ступени мусор, они поднялись на второй этаж. Вахмистр подсвечивал дорогу «летучей мышью». Направо и налево тянулись анфилады. Когда-то здесь жили люди. Радовались и грустили. Взрослели, а потом старели. Растили детей и затевали ссоры между собой. Рождались и умирали. Любили и ненавидели. А потом один из них отнял жизнь у другого. Как? Ударил ножом или топором? Подсыпал яду? Удушил подушкой во сне? Все это можно выяснить, только зачем? Мертвого не воскресишь. Убийца, скорее всего, давно отбыл наказание…

Второй этаж тоже поражал заиндевевшими стенами. Казалось, что в заброшенных комнатах холоднее, чем на улице. Ротмистр наклонился и поднял куклу с оторванной головой. Она была тоже замороженной, как будто зиму пролежала под снегом.

– Вот так и мы… – послышался негромкий, слегка дребезжащий голос. – Бегаем, суетимся, а потом теряем голову. И мерзнем.

Три револьвера почти одновременно нацелились в говорившего.

В пространстве анфилады, ничуть не скрываясь, стоял невысокий плотный старик с окладистой седой бородой. В расстегнутом, несмотря на холод, зипуне, косоворотке, высоких сапогах. Длинные волосы расчесаны на пробор посредине головы – от лба до затылка.

– Руки вверх! – приказал Степаныч.

– Руки? – лукаво улыбнулся старик. – Дались всем мои руки… Вот они! – Он показал пустые ладони. – Одна правая, а другая – левая. И никакого мошенничества.

– Ты кто? – спросил Илья Павлович. – Что делаешь тут?

– Что делаю? Да за людьми наблюдаю. Вот уж много лет. Вы меня не бойтесь, я безобидный.

– Знаем мы таких безобидных, – недоверчиво проворчал вахмистр. – Только дернись – получишь лишнюю дырку в голове.

– Злые вы… – Старик покачал головой. – Я с вами по-хорошему хотел, а вы пугать меня вздумали. Меня нельзя напугать. Я разучился бояться.

– Ты мне зубы не заговаривай! Говори, что тут забыл?!

Старик вздохнул. Его окутало неяркое сияние. Слегка зеленоватое, как свет от гнилушки.

– Нечистая сила! – Вахмистр перекинул револьвер в левую руку и размашисто перекрестился. – Спаси и сохрани!

– Ах, вот вы как? – обиженно протянул старик. Шагнул в сторону и легко прошел сквозь стену, оставив на плотной шубе немного подтаявший след, напоминавший очертаниями человеческий силуэт.

Тут уж перекрестился каждый. Пафнутий Лесков забормотал «Отче наш», а ротмистр невольно прикоснулся ладонью к ладанке, которую носил на груди под темно-синим мундиром.

– Этого нам еще не хватало, – сказал он. – Призраки, привидения и прочий оккультизм… Как тут террористов ловить?

Степаныч наклонился, осматривая место, где только что стоял загадочный старик.

– Никаких следов! Он был или нам померещилось?

– Какие могут быть следы, если это дух бестелесный? – пояснил Мещеряков. – Видно, призрак кого-то из тех, кого здесь убили.

– А как же он с нами говорил, если он бестелесный? – не унимался вахмистр.

– Духи – энергетическая субстанция, – ответил ротмистр. – Мне книжонка попадалась на английском языке. Там речь шла о призраках. Они бестелесны, но могут издавать звуки, могут двигать предметы. У англичан духи еще и камнями могут кидаться.

– Ишь, ты, говна какая! – возмутился Степаныч. – Камнями! Уж я бы им показал, где раки зимуют!

– А человеку они могут вред причинять? – осторожно поинтересовался Пафнутий.

– Напугать могут сильно, – пояснил Мещеряков. – Но вы же у меня не из пугливых, верно? Так что сидим в засаде и молимся. Бог не выдаст – свинья не съест. Бомбистов брать надо теплыми. Для меня это главное, и никакие духи мне не помешают. Ясно?

– Так точно, ваше благородие, – кивнул вахмистр. – Яснее не бывает.

Несмотря на уверенность Ильи Павловича в безопасности призрака, располагаться в той комнате, где он появлялся, никому не захотелось. Жандармы прошли чуть дальше, обнаружили старый продавленный диван и табурет. Там и остановились. Пафнутий прикрутил фитиль лампы. Керосина должно хватить до утра, но лучше, все-таки, чуток поберечь.

Время тянулось мучительно неторопливо. Мещеряков не взял с собой часы – брегет был с боем и очень не хотелось бы услышать его звон в самый неподходящий миг. Поэтому он затруднялся сказать – час прошел или полтора. Об одном можно было судить с уверенностью – стало еще холоднее. Дыхание превращалось в клубы пара, заметные даже в темноте. Стыли пальцы на руках и ногах. Носы и щеки ощутимо пощипывало.

Наконец предательски заскрипела дверь черного хода. Эти ржавые петли – настоящий подарок судьбы. Внизу послышались приглушенные голоса. Больше трех человек. Неужели «Свобода и совесть» пожаловала в полном составе? На такую удачу ротмистр даже не рассчитывал. Конечно, арестовать их втроем будет нелегко, но ведь и не обязательно задерживать всех, кто-то может оказать сопротивление и погибнуть. Мысль циничная, но весьма здравая.

По знаку Мещерякова его подчиненные достали револьверы, взвели курки, стараясь не щелкнуть и не звякнуть. Теперь важно дождаться – пойдут ли бомбисты на второй этаж или, напротив, их тайная лаборатория укрыта в подвале?

Через некоторое время мусор на ступеньках захрустел под ногами поднимающихся людей, в лестничном пролете заметалось пятно желтого света. Они тоже захватили фонарь.

Еще немного… Еще пара ударов сердца…

В проеме анфилады появились человеческие фигуры. Пятеро. Судя по предварительным оперативным данным, вся группа «Свобода и совесть». За считаные мгновения ротмистр успел их разглядеть и сопоставить увиденное со словесными портретами, полученными ранее.

Вот Глеб Лашкевич. Светлая кудрявая борода и длинный шарф, обмотанный несколько раз вокруг шеи. Руки в карманах, где наверняка спрятано оружие. Барбара Руцинская в шапочке с вуалью прячет руки в каракулевой муфте. Не красавица, но о таких говорят – что-то в ней есть, какая-то изюминка, притягивающая мужчин. Соломон Минц надвинул шапку пониже и поднял воротник, но химика выдавал крупный нос и поблескивающие стекла в тонкой оправе. Еремей Тихий оказался рыжим и круглолицым, небольшого роста. Именно он держал в руках фонарь. Видимо, Лашкевич решил, что на более сложную работу бывший семинарист не способен. Наконец, Родион Сальков. Широкоплечий, рослый. Он замыкал группу, держась на пару шагов позади Тихого. Весьма разумно, если опасаешься внезапного нападения.

Не долго думая, Мещеряков выстрелил в фонарь. Осколки стекла и горящие капли керосина разлетелись по сторонам, падая на одежду бомбистов.

– Руки вверх! Оружие на пол! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!

Террористы выхватили револьверы. Кроме