Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский

дяде; он занимает определенное четвертое место от своего отца, даже если имеет четверо или более дядей. «По нашему уложению, – говорит Иоанн в одной из грамот, разрешавшей местнический спор, – первого брата сын четвертому дяде в версту»[67].4

Иоанн Грозный ограничился этими указаниями, которые должны были, не нарушая главных оснований местничества, заключить его в более тесные пределы. Но он ясно сознавал вред местничества, как видно из следующих слов царя на Стоглавом соборе 1551 года: «Как приехали к Казани, – говорил государь, указывая на Казанский поход предшествовавшего года, – и с кем кого не пошлют на которое дело, ино всякий разместничается на всякой посылке и на всяком деле, и в том у нас везде бывает дело некрепко; и отселе куды кого с кем посылаю без мест по прежнему приговору, без кручины и без вражды промеж себя никоторое дело не минет, и в тех местах (местничестве) всякому делу помешка бывает».

Тем не менее, видя, что местничество причиняет всякому делу помешку, Иоанн IV не решался на его отмену ни в годы, ближайшие к Стоглавому собору, ни в позднейшее время опричнины и гонения княжат. Напротив, Иоанн постоянно признавал местнические притязания бояр, не обнаруживая принципиального противодействия им. По не вполне достоверному рассказу историка прошлого века князя Щербатова, Хабаров-Симский поплатился жизнью за нежелание уступить место известному опричнику Малюте Скуратову. Из других достоверных местнических дел времени опричнины видно, напротив, что Иоанн никогда не карал бояр и князей за местническое ослушание так, как он карал их за действительную или мнимую измену.

Грозный царь нередко сам входил в расследование местнических споров и решал их, к удивлению историков, скоро, благоразумно и милостиво. Судебные разбирательства «стычек» оканчивались обыкновенно тем, что челобитчика ставили ниже того, на кого он жаловался, часто же прекращались тем, что местникам не давали между собою счета; иногда, для избежания споров, воевод перемещали с одной пограничной стражи на другую – по тогдашнему выражению – разводили. Всего же чаще давали такое решение: «служить без мест, а как служба минет, тогда и счет будет дан».

Для ослабления вредного влияния местничества Иоанн довольствовался тем, что чаще других государей прибегал к решительному средству: объявлению службы невместною на тот или иной поход. Когда государь объявлял «быть без мест», то это значило, что то или иное взаимоотношение воевод не будет служить примером для последующих их совместных служб, так что они могли не кручинясь принять невместное для себя назначение.

Местничества возникали даже в самое жестокое время правления Иоанна и оканчивались благополучно для спорящих лиц. Известный поход царя в Новгород, окончившийся разгромом этого города, все время сопровождался местническими челобитьями, по которым давались обычные решения. Особенно много местнических дел было в первые годы самостоятельного правления Иоанна, во время Казанского похода, и затем, в ближайшие годы, за учреждением опричнины; с 1575 года число их удваивается и возрастает с каждым годом: это объясняют тем, что опричнина должна была спутать отношения бояр[68].

Зная о сильном развитии местничества при Иоанне Грозном, иностранцы Флетчер и Горсей полагали даже, что Иоанн прямо покровительствовал местничеству, что он иногда намеренно возвышал низших над высшими, с целью разъединить знатные роды, возбуждая среди них взаимное недоверие. Один из новейших историков, следуя мнению этих иностранцев, предполагает, что Грозный царь сознательно пользовался знаменитым политическим правилом маккиавелизма: «разъедини (разделяй) и властвуй». Иоанну Грозному, однако, не было надобности пользоваться местничеством как средством разъединения аристократии после того, как он воспользовался для ослабления ее другими, более действенными средствами – казнями и опричниной. Местничество было опасным обоюдоострым оружием: если оно, с одной стороны, могло разъединить и ослабить аристократию, то, с другой стороны, при сильном развитии оно еще более могло ослабить правительство, парализуя все его распоряжения, не только в мирное, но и в военное время, когда обстоятельства требовали безотлагательного их исполнения. Употребление этого опасного оружия по правилу «разъедини и властвуй» было сверх того и излишним после неуклонного применения царем другого правила: «устрани и властвуй». Местничество, как замечено выше, не столько разъединяло московскую аристократию, сколько охраняло занятые ею высшие места от вторжения неродословных людей. Очистив ряды высшей знати от опасных и не внушавших ему доверия лиц, Иоанн затем мог уже более терпимо относиться к местническим притязаниям знати, которые к тому же представляли собой непреодолимую для того времени силу.

Не отменяя местничества, царь имел возможность ослабить значение московского боярства еще и иным путем, помимо опал и казней. Следуя примеру своего деда и отца, он проводит на высшие места невысоких по отечеству или совсем неродословных (неродовитых) людей, вопреки притязаниям бояр. Мы видели уже, как Иоанн выдвигал вперед Годуновых. Установленные при Василии III чины думных дворян, а затем и думных дьяков, были наиболее действительным средством для возвышения угодных государю лиц невысокого происхождения.

При Иоанне Грозном возвышается ряд дельцов, дворян и дьяков, малородословных или совсем неродословных людей: Адашевы, Сукины, Черемисиновы, Щелкановы и другие. Князь Курбский упрекает Иоанна за то, что он верит «писарям, которых избирает не от шляхетства, а от поповичей и простого всенародства». Еще резче порицает новые порядки другой московский выходец в Литву, Тетерин. «Есть у великого князя, – писал он в Москву к Морозову, – новые верники, дьяки, половиною его кормят, а большую себе берут; их отцы вашим и в холопство не годились, а теперь не только землею, но и головами вашими торгуют». Если новые люди, опытные приказные деятели были дворянского происхождения, как Адашев или печатник Олферьев, их вводили в думу думными дворянами и за долгую, полезную службу возвышали в окольничие. Если это были дьяки, они вступали в думу думными дьяками и потом поднимались в думные дворяне и даже в окольничие, как было с известным дьяком Посольского приказа Василием Щелкаловым. «Рядом с аристократией породы, родословной книги, – говорит проф. Ключевский, – становится знать приказной службы и государевой милости». Проф. Сергеевич, со своей стороны, замечает по этому поводу, что со времени образования Московского государства с помощью бояр и вольных слуг, «московские государи начинают ломать те подмостки, при помощи которых произошло возвышение их собственной власти, и выдвигать на службу новому государству новых людей; в дьяках они создают противовес боярам». В этих новых людях московские государи находят весьма часто выдающихся по опытности и дарованиям и всегда более послушных исполнителей своей воли. Впоследствии царь Алексей Михайлович учредил особый приказ Тайных дел, для надзора за управлением и для исполнения «всяких царских и тайных дел»; этот приказ в составе одних лишь дьяков и подьячих был учрежден для того, чтобы «царская мысль и дела