Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства - Николай Павлович Павлов-Сильванский

между собою по отечеству и не оставивших места в своей среде новым, неродословным людям. Два рода могли долго спорить между собой за известное место, но если они не хотели уступить этого места друг другу, во имя своей отеческой чести, то еще менее уступили бы они это место кому-либо третьему, новому человеку, не имевшему никаких отеческих прав на него или имевшему еще более сомнительные права, чем обе спорящие стороны. Оба рода сочли бы себя обиженными и, оставив свою вражду, обратились бы с настоятельным челобитьем «об отечестве» против этого третьего пришельца. Новый неродословный человек стоял так низко с местнической точки зрения, что он не мог заявлять никаких притязаний на место среди старинных фамилий: «неродословным людям с родословными и счету нет».

Устанавливая иерархию родов, местничество вместе с тем закрывало доступ новым родам в среду известных фамилий. Оно имело, главным образом, значение сословно-оборонительной системы. Родословная знать, по замечанию проф. Ключевского, не раздвигалась, когда к ней приходили новые люди. Все места были распределены; пришельцам оставались места с самого края, ниже родословных людей. Родные царицы, незнатного происхождения, пожалованные в бояре, по свидетельству Котошихина, не ходили в думу и не бывали на обедах царя; им негде было сесть там ни в думе, ни за царским столом: «под иными боярами сидеть стыдно, а выше не уметь, потому что породою невысоки». В XV веке и ранее, во время сильного прилива в Москву знатных слуг, владетельных князей, московское боярство не раз должно было уступать этим пришельцам. «Приехал князь Юрий Патрикеевич, – отмечали в разрядах, – и заехал боярина Константина Шею и других». Но эти новые слуги разместились с московскими боярами, и затем московская знать теснее, чем прежде, сомкнула свои ряды и упорным местничеством охраняла себя от дальнейших «заездов».

Как трудно было проникать новым родам в среду высшей знати, показывает пример постепенного возвышения над другими родами Годуновых, покровительствуемых Иоанном Грозным. При каждом назначении Бориса Годунова на более высокое место лица, выше которых он становился, искали на нем «своего отечества», отказываясь принимать более низкие, сравнительно с ним, назначения. На седьмой свадьбе царя Иоанна Васильевича «Борис Федорович был у царицы в дружках, в первых, а Панкратий Салтыков у царя во вторых и бил Салтыков челом на Годунова». Ни на кого не встречается столько челобитий, как на Годуновых, Бориса и его родичей. Годуновы повсюду были оправданы благодаря энергичной поддержке Иоанна, который в этих случаях, как предполагает Валуев, решал споры в пользу Годуновых не без нарушения обычных правил местничества. В одном из споров Годунов был поставлен выше Симского «многими месты», но без определения, сколькими именно; это показывает, что расчет царской правой грамоты и те отношения, которые могли дать такой вывод, не были довольно ясны и определенны. Борис Годунов, сделавшись царем, в свою очередь, таким же образом возвышал своего любимца Петра Басманова из не особенно знатного рода (дед Басманова был в боярах, а отец – в кравчих). Как прежде на Годуновых, так теперь на Басманова возникают беспрестанные челобитья от князей Черкасских, Салтыковых, Татевых. Царь Борис Феодорович отстаивает своего любимца так же, как прежде его самого отстаивал Иоанн Грозный. Он «не дает вершенья суду, отставляет противника, или объявляет службу невместною». Только такими путями при постоянной борьбе и могло идти возвышение новых лиц вопреки порядку местнических отношений[64].

Местнические столкновения, или стычки, весьма часто возникали на торжественных обедах за царским столом. Сидение за столом по известному порядку мест наглядно обнаруживало местническую иерархию лиц. Котошихин рассказывает: «когда у царя бывает стол на властей и бояр, и бояре учнут садиться за стол по чину своему, то иные из бояр, ведая с кем в породе своей ровность, под тем человеком садиться не учнут». Чтобы не начинать спора, такие приглашенные спешат получить разрешение уехать домой под каким-либо предлогом. Но, если царь прикажет сидеть за столом, под кем доведется, боярин, считающий себя обиженным, «учнет бити челом, что ему ниже того боярина сидети не мочно, потому что он родом с ним ровен, или и честнее, и на службе и за столом преж того род их с тем родом, под которым велят сидеть, не бывал; и такого (челобитчика) царь велит посадити сильно, и он посадити себя не даст и того боярина бесчестит и лает; а как его посадят сильно и он под ним не сидит же и выбивается из-за стола вон, и его не пущают и разговаривают, чтоб он царя не приводил на гнев и был послушен; и он просит, “хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть”, и спустится под стол; и царь укажет его вывести вон и послать в тюрьму, или до указу к себе на очи пущати не велит».

Такое ослушание воле государя, долгий спор из-за места за столом представляется нам странным спором по ничтожному поводу. Но надо иметь в виду, что, по понятиям того времени, кто один раз сел за царским столом ниже своего соперника, тот на всю последующую свою служебную карьеру определял свое отношение к этому сопернику, признавал себя и весь свой род более низким по отечеству. Известное место за столом определяло последующие служебные назначения лица, совместные с членами соперничающего рода.

Местничество не ограничивалось спорами о местах за столом, оно простиралось на все совместные службы. «Весь служебный распорядок, – по замечанию Валуева, – должен был строго соответствовать родовому распорядку, передающему из рода в род все свои отношения в постоянной и строгой преемственности».

Бояре обнаруживали удивительное упорство, неослабевающую твердость в постоянной, изо дня в день, защите своих родовых отеческих прав. Они смело противились воле государя, навлекали на себя опалу, сидели недели и месяцы в тюремном заключении, жертвовали существенными материальными интересами, когда отказывались из-за местничества ехать на какое-либо воеводское кормление, жертвовали всем, чтобы отстоять высокое место своего рода и не принять невместного назначения.

Особенно яркий пример стойкого неповиновения распоряжениям правительства, нарушавшим обычное право местничества, представляет князь Андрей Голицын в его неоднократно возобновлявшихся спорах с князем Тимофеем Трубецким. В 1588 году, в марте, царь Феодор Иоаннович, формируя полки, которые должны были стоять в Туле для охраны Южной Украины от крымских людей, назначил воеводою в главный, большой полк князя Трубецкого, а во второй по значению полк, передовой – князя Андрея Голицына. Князь Голицын отказался принять это назначение, считая унизительным быть ниже князя Трубецкого, и «бил челом в отечестве» на этого князя. Государь отказал в судебном разбирательстве спора, «не велел Андрею Голицыну дати счету»,