Дом на болотах - Зои Сомервилл

Их тут полно. – Она понятия не имела, как рубить деревья. И чем, если на то пошло? – Ты мне поможешь?

– Я замерзла. – Фрэнни повернула к дому, глядя в землю.

Мэлори снова ее подвела. Она ощутила прилив ни на кого не направленной злости, но подавила его. Это же Рождество – надо постараться.

Фрэнни она отправила в дом, Ларри поплелся следом. По левую сторону двора стоял разваливающийся сарай, выкрашенный облупившейся коричневой краской. Дверь покосилась, но заперта не была, и Мэлори удалось ее открыть. Внутри в тусклом зимнем свете она поначалу увидела только паутину и ряды горшков. Наверное, сарай принадлежал садовнику. В голове у нее отец вышел из своего обожаемого сарая в подстриженный аккуратный прямоугольник сада в Норидже, бывшего их гордостью и радостью. Посмотрел вверх и рухнул на газон. Голос матери, которая позвонила ей в ее лондонское жилье, звучал неуверенно и тихо. Похороны были пыткой. Тони поехал с ней, уравновешивал ее своей уверенностью. Она прижималась к нему и ощущала немилосердное облегчение от того, что теперь у нее есть он, что ее место больше не там. Мать позволила Тони подержать себя за руку и смотрела на него с такой искательной благодарностью, что Мэлори была рада, что выкрутилась. Даже ее мать предпочитала, чтобы ее утешал Тони, а не собственная дочь.

Если мать не лгала, отец хотел ей что-то сказать. Она всматривалась в сарай, словно могла увидеть его в полумраке, склонившегося, как всегда, над какой-то работой. Если бы только она сейчас могла с ним поговорить. Если бы она была дочерью получше. Вот, снова, чернильная темнота за глазами. Если ей позволить, она разольется по всему черепу, просочится в мозг, затопит все ее существо, как было после рождения Фрэнни, пока не станет такой тяжестью, что Мэлори не сможет пошевелиться. Тони как-то, придя с работы, нашел ее с нечищеными зубами, в ночной рубашке – она спала, а обделавшийся ребенок плакал, но не мог ее разбудить. Мэлори быстро заморгала. Надо сосредоточиться на том, что сейчас, на Рождестве.

Пока ее глаза привыкали к сумраку внутри сарая, тень отца испарилась. Она начала различать очертания инструментов, висевших на задней стене. Пара лопат, грабли, какие-то большие ножницы – секаторы, – несколько совков и что-то, названия чего она не знала: длинная рукоятка и металлическая головка-полумесяц. И, самое приятное, топор. Она представить не могла, как с ним обращаться, что уж говорить про то, чтобы срубить дерево, но делать нечего, придется. Выяснилось, что это невероятное удовольствие. Топор был тяжелым, его трудно было удержать руками в перчатках, и, когда она в первый раз попыталась замахнуться на подходящую с виду сосенку у края двора, у нее получилось только слегка царапнуть ствол, а топор едва не упал ей на сапоги. Но потом она поупражнялась, несколько раз махнула им взадвперед. На третий раз она направила топор под прямым углом в ствол, он вошел в дерево и застрял там. Пришлось повозиться, вытаскивая его, но, когда получилось, первый надрез был уже сделан, а дальше пошло легче. Когда дерево упало, Мэлори пришлось отпрыгнуть в сторону. Оно обдало ее лицо снегом, но она улыбалась, чувствуя на языке снежинки, с удовольствием осознавая боль в плечах.

– Ты правда это сделала.

Фрэнни следила за ней с порога задней двери. Мэлори почувствовала детский прилив гордости. Она что-то сделала самостоятельно. Без Тони. Без родителей. Они обменялись быстрыми улыбками. Дочь подошла и принялась тянуть упавшее дерево в сторону дома.

– Надо поставить ее в ведро, – сказала она, но Мэлори по-прежнему держала в руке топор.

– Я только нарублю дров для камина, – отозвалась она.

– Фрэнни, казалось, ждала. Просто оставь ее здесь. Я ее занесу, через минутку. Я недолго.

Ритм замаха, свистящий звук разрубаемого дерева на стволе, который она использовала как колоду, пощипывание боли в руках – это затягивало. Отец, распростертый на газоне. Тук. Непроницаемое лицо матери. Тук. Тони, подумала она, которого не было рядом. Тук. Тук. Фрэнни, которую она не понимала. Тук. Она плохая мать. Мать-неудачница. Тук.

Темная тень скользнула по краю ее поля зрения. Кто-то за ней наблюдал.

Мэлори вскрикнула, топор выпал из ее руки, пробив клин в снегу возле ее сапога. Небо потемнело, единственным источником света было окно дома, один желтый квадратик. На другой стороне белой лужайки, за деревьями, возле домика неподвижно стояла старуха.

Мэлори говорила вслух? Старуха ее слышала?

– Здравствуйте!

Голос Мэлори пресекся. Кто эта женщина? Надо сказать ей спасибо за дрова – наверное, это все-таки она их оставила.

– Ей вспомнились слова из дневника: «Джейни меня принимала». Она представила себе женщину, присматривавшую за домом еще до того, как он был построен. Присматривавшую за этой девушкой, Розмари, и ее матерью. По-прежнему здесь, по-прежнему смотрит. Джейни? – неуверенно позвала Мэлори. Ей показалось, что женщина в ответ наклонила голову. Потом повернулась и исчезла. Мэлори смотрела, как бурая фигура скользнула обратно в густую листву. Теперь, когда старуха ушла, Мэлори почувствовала себя глупо. Наверное, это вообще не та женщина.

Мэлори занималась деревом: искала ведро, в которое его можно поставить, посылала Фрэнни найти камни для груза, подрезала ветки, – пока оно не стало выглядеть почти как правильная рождественская елка, просто без украшений. Все это время Ларри сидел у огня, топорща загривок. Мэлори не понимала, почему он просто не спит там на коврике, как нормальная собака.

– На чердаке, по-моему, есть свечки для елки, – сказала она.

– Гирлянды? – спросила Фрэнни.

– Надеюсь. Я схожу. Оставайся тут, развесь оставшиеся игрушки.

Согнувшись в три погибели, она на коленях подползла к кроватке, которую видела накануне. Сама того не желая, протянула руку и провела по нижнему краю. Их кроватка была почти такая же. Крошечное тельце, как морская звезда, распростерто посередине; круглый ротик разинут, мяучит; она спеленута, укутана, спит. Потом кроватка сто лет стояла у нее в комнате, дожидаясь, пока Мэлори достаточно оправится, чтобы завести второго ребенка, пока наконец, нехотя признав, что второго ребенка пока не будет, Тони не разобрал ее и по частям не отнес на чердачок над их квартирой на втором этаже. Кроватка стала символом одной из неудач Мэлори.

Она уронила руку.

На четвереньках продвинулась туда, где Фрэнни нашла старый чемодан. Отыскала коробку, задвинутую под свес крыши, ее пришлось с усилием тащить наружу, прежде чем открыть. Поднялись клубы пыли, Мэлори закашлялась. Коробка была тяжелой. В ней лежали книги. У Мэлори слегка зашлось сердце, но это оказались не записные книжки и даже не романы Агаты Кристи, в основном ученические тетради тех времен,