Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Только мне еще маньчжур не хватало! Амбань получил рапорт, что ночью в реке плавает чудовище, похожее на человека. Они и прежде получали подобные сведения, но беспокойства не проявляли. Как говорит Шишмарев, их опасения иностранцев вполне уживаются с понятием, что вода и пространства населены драконами и оборотнями, и это их правительство не тревожит. Они боятся англичан, а не драконов.
— По их мнению, вредна холодная вода, можно заболеть, освежаться надо горячей водой, опускать в ведро с водой полотенце, ну, дальше вы сами все знаете. А уважающий себя человек не должен лезть в реку и махать голыми руками, это неприлично. Напрягаться должны низшие, а лицу высокого ранга надобно показывать, что он от усилий освобожден, а только думает. И неприлично такую великую реку превращать в баню.
Муравьев напомнил про секретные сведения, о намерении Элгина произвести демонстрацию у берегов Приморья.
— Англичане на это не пойдут, — возразил Алексей. — Им это не надо. Они избегают хоть в малой мере задевать наши интересы, даже если вы досадите им. Это все вам, Николай Николаевич, нужно, чтобы пугать правительство.
— Как бы то ни было, но вы произведите демонстрацию на пути в Печили. Пройдите там, где мы ищем пригодный для нас Босфор. В прошлом году Чихачев на «Америке» прошел вот здесь, проливом, который на английской карте назван Гамелин. Демонстрация необходима. Может быть, возвращаясь, пройдете там же, если что-то не задержит. Пока нет никаких сведений об англичанах там, но могут в любой миг появиться. Их флот поблизости — в Печили. А что стоит пройти это расстояние для современного парохода? Венюков со своим отрядом пройдет в гавань Ольги через горы из бассейна реки Уссури. У вас есть какая-то своя цель?
— Да, у меня есть цель. Такая же, как у вас.
Муравьев встал.
— Вы желаете создания здесь, на Амуре, отдельной республики? И полной независимости от Петербурга?
— Делить Россию я не собираюсь. Такую республику тут придавят или закабалят иностранцы.
— Вы знаете, что китайцы вас подозревают?
— Я знаю… Они это умеют.
— А кто не умеет? Бы желаете изнурять себя из-за несчастной любви? А из скромности ссылаетесь на идею и политику?
— Как же мне жить?
— Вы хотели бы выдержать штормы в прямом и переносном смысле, упражняться в езде, в стрельбе, в изучении иероглифов?
— Да, и прийти к браку по расчету.
— Разочарование не может стать причиной такой деятельности. Иногда кажется, что вы на самом деле старше своих лет и что смелые мысли вам кем-то внушены, что вы лишь исполнитель чужих замыслов.
— Это вы, Николай Николаевич, внушили мне. Постараюсь исполнить ваше поручение.
— С богом, мой дорогой, милейший Алексей Николаевич! Но помните: я в генеральском мундире и осыпан милостями государя. А где вы жили в Лондоне? На Чаринг-Кросс?
— Я жил на Пикадилли. Б книжных лавках на Чаринг-Кросс я купил карты и книги. Зачем вспоминать. Николай Николаевич?
— А вы знаете, что китайцы уверяют меня, что вы англичанин?
— Да, они лупят на меня глаза, как на огородное чучело.
— Они решили это, когда услыхали, что вы по-китайски говорите с английским акцентом: предположили, что вас подменили в Лондоне, что это не вы, а человек из Гонконга! И все это чиновниками, бывавшими в Кантоне, выяснено и доложено князю И Шаню. А он умолял вам не доверять.
— А откуда чиновники И Шаня могут знать английский выговор и гонконгский язык? Вы не спросили? Какие у И Шаня чиновники из Гонконга! Это вранье. Вы бы его спросили…
— А вы в ямыне долго говорили с ним?
— Он басни сочиняет, что кто-то ему из чиновников внушил подозрение. Когда мы были в ямыне и представлялись, я следил за ним и вдруг заметил невольно, что едва начал ему отвечать поподробней, как он с лица переменился, словно услыхал что-то знакомое. Он и есть, Николай Николаевич, этот чиновник. Он сам шпион из английского Гонконга. Он сам знает англо-кантонский жаргон.
— Ну-с… А дальше?
— Уж если на то пошло, пожалуйста. Его англичане звали Ке Шань, а в Пекине он был И Шань. Он тот самый императорский родственник и полномочный посол, который двадцать лет назад отдал англичанам Гонконг и заключил мир, за что его объявили английским шпионом и приговорили к казни. Он отделался дешевой ценой, отдав скалу в море в обмен за мир для Китая. Но получилось, что он творец и создатель Гонконга, и никто до сих пор не верит, чтобы англичане не вознаграждали его мешками серебра. Но англичане, видно, везде теперь мерещатся. Он так привык к ним, что уловил оттенки жаргона в моем произношении.
— Откуда вы все это узнали?
— От надежного человека.
— Кто он?
— Этого я вам не скажу. Вы великий государственный деятель, вас со временем признает весь мир, о вас будут книги, вы напишете мемуары и приведете в них имя человека, который без вознаграждения обещал доставлять мне разные секреты. С вас как с гуся вода, а у маньчжура потомки останутся. А здесь так просто, как в Европе, на шпиона не смотрят…
— Когда вы успели завести знакомство?
— Когда вы назначили меня начальником поста, я вознамерился завести себе надежного приятеля. Сегодня, когда маньчжуры всполошились, он сам подошел и сказал: «Любезный человек, в чем меня подозревают?» Вы полагаете, что я дал ему серебра? Все, что у меня было? Он рассказал про И Шаня всю подноготную.
— Дайте мне имя этого человека.
— Это мое частное знакомство.
— Алексей Николаевич, вас тут оставлять нельзя. Тут от вас будет больше вреда, чем пользы. Дракон на мелком месте смешон даже ракушкам. Я посылаю вас туда, где вы будете как рыба в воде. Туда, возможно, где вас ждут.
— Меня никто нигде не ждет. Но ваши намеки сродни страхам И Шаня. А князь И Шань не так прост, как, может быть, вам кажется. Это, уверяю вас, стреляный воробей. Он не зря приехал. У них есть вторая цель. И у них есть дипломаты, какие были в Китае всегда.
— А И Шань про вас говорит, что
