Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что они к нему привязались!» — подумал Муравьев.
— Есть ли в вашем великом государстве особые чиновники, проверяющие сведения, которые сообщают о себе подчиненные? — спросил князь И Шань.
«Но что их так Сибирцев всполошил?»
— Есть. А у вас?
— У нас много.
— А не сходят ли они с ума от постоянной подозрительности, не заходит ли у вас ум за разум, и не мерещатся ли вам всюду тайные враги?
И Шань сжал губы, на вид отупел, стал как истукан.
— Наши чиновники никогда не сходят с ума, находясь на службе.
— А я слыхал, что даже самих себя многие подозревают.
И Шань вежливо и хитро заулыбался:
— А вашим чиновникам было бы известно, если мама этого офицера когда-нибудь в юности… встречалась со знатным иностранцем?
— В нашем великом государстве нравственность высока и ничего подобного не случается.
Муравьев сказал, что офицер был с адмиралом Путятиным в Японии, сидел у англичан в плену в Гонконге. Потом с другими пленными отправлен был к королеве Виктории.
— Будьте с ним осторожны, генерал и посол. Я не хочу, чтобы англичане узнали про наш договор раньше, чем наши государи.
«Эка что!»
— Может быть, настоящего Сибирцева, когда он воевал, взяли в плен и там подменили? В ваших странах все люди походят друг на друга. Их трудно различить по лицам. Вслушайтесь, генерал, он говорит по-русски не чисто, с западным акцентом. Мне показалось, что он по-гонконгски знает лучше, чем по-русски.
«Черт знает что им лезет в голову после того, как англичане задали им кровавую баню. — подумал Муравьев. — И Шань, который выказал себя умным дипломатом, буквально одурел, когда речь зашла про бдительность и благонадежность. Пуганая ворона куста боится. И меня чуть не сбил с толку. Ведь они по-русски знают мало, а берутся судить о нашем языке, словно служат в Петербурге в Академии наук».
Для Муравьева очевидно, что его новый приятель маршал И Шань воспитан в боязни тайн. «Могут и себя, да и меня с ума свести… Да и я от них далеко не ушел. Я-то верю, конечно, Сибирцеву, знаю его. Но вот если… А что, если слух разойдется и напишут доносы в Петербург… прочтут в III отделении, и там не поверят. Но может встревожить кого-то. И пойдет… Пойдет писать губерния. А кто его знает в общем-то… А вдруг да на самом деле что-то? Дыма без огня не бывает. Тогда что же я посылаю его со всеми секретами в британский стан? Это означает пускать щуку в воду».
И Шань сказал, что его также беспокоит, почему Сибирцев прыгает в воду. Человек ли он?
— Да, утром и на ночь он купается.
— Плавает ли ночью?
— Ночью, по-моему, никто не купается, — ответил Муравьев.
— Это очень страшно, когда человек лежит в воде как покойник, а при этом быстро движется на любое расстояние.
— Еще в древнем учебнике китайской географии, — хотел свести все к шутке Муравьев, — по которому еще и теперь у вас учат в школах, написано про русских, что это народ, который умеет сеять, но не умеет пропалывать, но что русские хорошо плавают через реки, движутся по воде как по суше.
И Шань не входил в подробности, но заметил, что умеющий так плавать может стать опасен. Человек доверенный, при секретах, не должен плавать один так далеко. Так ему, может, пришло в голову, что можно уплыть, захватив важные государственные тайны, и передать их противнику на другом берегу реки или за морем. Кто переплывает такую реку, тот может переплыть и море.
— Вам не надо о том думать, — сказал Муравьев. — Это мое дело, и я глубоко благодарю вас.
В салон подавали вино. Муравьев сам пил и напоил гостя. И Шань, кажется, полагал, что представляется удобный случай поговорить откровенно. Остались один на один лишь с переводчиком. Князь ослаб, это заметно. Муравьев попросил его чувствовать себя как дома. И Шань понял буквально или сделал вид: не заставил себя долго ждать, распоясался. Решил быть еще откровеннее и совсем по-домашнему распахнулся.
— Скажите, генерал и посол, а бывает ли, что переводчик, который слыхал много тайн, — тут князь поскреб ногтями в затылке и рыгнул, а потом высморкался в розовый платок. — после важных переговоров… ну… Случается с переводчиком несчастье?
— С кем угодно может случиться.
— Что-нибудь съест и…
Шишмарев перевел слово в слово, но глаза его посоловели. Его при нем же советовали отравить после таких переговоров. Настолько они секретны. Он с мольбой обратил лицо к генерал-губернатору. Вопрос ужаснул не на шутку, словно его вот-вот пустят на дно Амура с камнем на шее.
Муравьев ответил, что переводчики клянутся на Евангелии и что в России все верят в бога и не изменяют вере. Своему переводчику он верит как себе.
— А у вас?
— А у нас по-разному. Считается, что иногда опасно доверять. Мы стараемся иметь меньше переводчиков. Китайцы, которые служат переводчиками у англичан, оказываются нашими злейшими врагами. Вам, генерал и посол, лучше знать наш язык самому, а переводчики вас подведут. Это хитрый народ. Хороший и порядочный человек не пойдет на такую работу. Пустое шпионское занятие. Как у англичан.
И Шань совсем раскраснелся, ему мало, что он распоясался и распахнулся. Он снял с себя парадный тяжелый халат. Он снял и розовый халат, остался в нижнем, похожем на длинную рубашку. Пьянел в меру, цепко вглядывался в лицо Муравьева. Понимал, что ведет себя не совсем пристойно, как лесной охотник, напившийся у торговца, как дикарь, и, кажется, делал все это нарочно, испытывая Муравьева. Желал испытать, стал ли тот ему, китайцу, подлинным братом, который все простит и простоту стерпит. Или ему в душе отвратительно, как англичанину на его месте сейчас стало бы. Если ты свой, так во всем. Князь испытывал нового союзника. Выкажет ли свое превосходство и презрение к азиатской простоте и распущенности желтого вельможи. И этим обнаружит, что общеевропейские интересы всем им ближе, чем соседство.
Муравьев, как брат, виду не подал. Он расспрашивал и мотал на ус. Опять И Шань сказал, что мы оба народы северные и друг другу близки. Муравьев делал вид, что не понимает, о чем речь. Заходить так далеко он
