Искры - Михаил Соколов

Оксана пожала плечами.

— Быть может, вы и договоритесь с царем до чего-либо. Но не вы — главная сила, пойми ты это. Главная сила начавшегося у нас в стране движения — рабочие и крестьяне.

— А мне кажется, дорогая моя женушка, деловая политика в том и состоит, чтобы уметь извлечь пользу из всякого политического движения. Это, если хочешь, искусство политика, — наставительно сказал Яков и сел на диван.

— Да, искусство Фуше, Кавеньяка, Бисмарка. Иначе — это называется надувательством народа, — возразила Оксана.

— С точки зрения Леона — да. С точки зрения моей — нет.

— Я тебе говорю о своей точке зрения.

— Это ты наслушалась в Петербурге политических речей и начиталась революционной литературы. То и другое я советую тебе забыть, моя дорогая, раз богу угодно было, чтобы мы поженились, — добродушно сказал Яков.

Он придвинулся к ней, обнял ее и поцеловал в щеку.

2

На масленицу Оксана поехала в Новочеркасск к Ульяне Владимировне, но по пути решила остановиться на день в Югоринске и повидаться с Леоном. Вечером она сошла с поезда и у вокзала взяла извозчика.

Некоторое время ехали главной улицей. На улице было грязно, текли ручьи от талого снега, и пролетку то и дело подбрасывало на выбоинах. Оксана думала о предстоящей встрече с Леоном: как-то он встретит ее, помещицу Загорулькину?

— Я извиняюсь, вас далеко везть? — спросил извозчик.

Оксана очнулась от своих дум и, взглянув по сторонам, узнала дом, где жил Рюмин.

— Остановите, — невольно сказала она извозчику, но тотчас спросила себя: «А зачем?»

Извозчик остановился у парадного.

Оксана поднялась по ступенькам крыльца и в нерешительности остановилась: «Нет, не надо… Хотя — можно, только на одну минутку», — мысленно сказала она и вспомнила, как взбегала по этим ступенькам в ту дождливую ночь, как Рюмин открыл ей дверь, как они говорили в последний раз… Она увидела белую кнопку звонка и торопливо нажала ее.

Дверь распахнулась, и в ней показалась горничная.

— Леонид Константинович дома? — спросила Оксана.

— Он здесь не живет, — сухо ответила горничная.

Оксана растерялась.

— Я вас не совсем понимаю.

— Инженера Рюмина рассчитали с завода, — пояснила горничная.

Оксана опустила голову и медленно пошла в пролетку. «Рассчитали?.. Провален? Может быть, и Леон арестован?» — подумала она, и ее охватило волнение.

Она села в пролетку, сказала извозчику, куда ехать, и задумалась. Впервые со времени свадьбы пришло ей на память все, что случилось с ней за последние годы, и впервые что-то вроде раскаяния шевельнулось у нее в душе.

К дому Леона она подъехала с тревогой.

Алена приняла ее радостно, забросала вопросами о том, как они живут с Яковом. Оксана ответила, что хорошо, и в свою очередь спросила:

— А что, Леона нет дома?

Лицо Алены потемнело, черные брови дрогнули, и она с обидой в голосе ответила:

— Нет. От властей хоронится. Три раза то полиция, то казаки приходили за ним. Тут опять такое творилось… Весь завод взбунтовался, и шествие по городу было. Казаки разогнали.

— Сейчас всюду это происходит.

— Но когда же они кончатся, бунты эти, и наступит спокойная жизнь? — спросила Алена.

Оксана посмотрела на ее измученное, бледное лицо и промолчала. Да и что было говорить? Видела она: тяготится Алена своей жизнью, а успокоить ее было нечем.

Вечером они вдвоем пошли к Ермолаичу, кружили с ним где-то на окраине поселка и, убедившись, что за ними никто не следит, направились к землянке, где жил Леон.

Вошла Оксана в землянку, увидела Леона — одинокого, похудевшего, сурового, и сердце у нее сжалось от боли. «Так и пройдут годы в лишениях и боязни за завтрашний день. А вот продолжает свое, не раскаивается», — подумала Оксана.

— Ну, здравствуй, отшельник, — стараясь быть веселой, сказала она и хотела поцеловать Леона, но он неприязненно взглянул на нее, на ее дорогую одежду и отвернулся.

Ко всему была готова Оксана, и все же не ожидала столь сухого, даже враждебного приема. Однако она стерпела это и, будто с любопытством осматривая землянку, тем же шутливым тоном спросила:

— Не одичал еще здесь? Не скучно?

— Это тебе, должно быть, скучно стало в Яшкиных хоромах, — кольнул ее Леон. — А я что ж? Я с народом живу и на судьбу не жалуюсь.

— О, конечно, конечно… Ради счастья народа ты готов жертвовать личным счастьем и всеми удобствами жизни. Ну, а я вот, — вздохнула Оксана, — пришла к мысли, что народу… не нужны эти жертвы. Да я и не могла бы жить так, как живешь ты.

— А ему все равно, как жить — на чем спать и за каким столом сидеть, — заметила Алена.

Леон качнул головой, усмехнулся.

— Вы что, сговорились нападать на меня? Вместо того чтобы доказывать преимущества домашней жизни, вы бы лучше вареников с сыром принесли. Масленица ведь…

Алена поставила на стол горшочек сметаны, узелок, развязала его. Там, под пуховым платком, были теплые блины. Оксана развернула пакет с кондитерскими сдобными булочками, печеньем, конфетами. Леон взял блин, окунул его в сметану и положил в рот.

— Мы с Леонидом не будем возражать, если вы почаще будете приносить таких… Только нам бы покрупнее, чтоб в руках чувствовалось, да жареной картошки бы вместо этих душистых изделий, — шутливо сказал он, кивнув на печенье.

— Ах ты и Леонид Константинович тут обитаете? Не ожидала, — удивленно проговорила Оксана и, сняв шубку, привычными движениями оправила на себе платье.

Леон обратил внимание, что она повеселела, и подумал: «Поздно ты стала интересоваться инженером Рюминым». Потом взял шоколадную конфету, развернул ее и, повертев в руках блестящую обертку, хмуро проговорил:

— Да-а. В этом, очевидно, и все твои идеалы, сестра, — в шоколадных конфетках с золотыми обертками. Недоставало только тебя обернуть позолотой, чтобы вся блестела.

Оксана покраснела, губы ее дрогнули от обиды. Сняв шапочку, она тряхнула головой и спросила:

— Именно поэтому ты и не был на моей свадьбе?

— Не только поэтому, — не глядя на нее, ответил Леон, медленно заворачивая конфету в обертку.

— Я приехала проведать тебя, и мне было бы приятней, если бы ты рассказал, как живешь и что делаешь, — мягко сказала она.

Леон поднял на нее усталые глаза и горько усмехнулся.

— Помещица интересуется моей революционной работой! Чудеса в решете…

— Я сестра тебе и поэтому интересуюсь твоей жизнью, — в том же примирительном тоне продолжала Оксана.

Леон ударил ладонью по столу, встал.

— Неправду говоришь! Ты сделала свой выбор. Жена помещика не может быть мне сестрой! — сурово проговорил он и зашагал по комнате.

Оксана опустила голову. «Да, этого надо было ожидать», — подумала она и молча стала одеваться.

Алена отобрала у нее шубку и голосом, полным негодования, спросила у Леона:

— Значит, все это из-за Яшки?

— Да, — твердо ответил Леон. — Я против такого брака, против Яшки, против твоего отца, если тебя это интересует.

— Да почему же?! — с отчаянием воскликнула Алена. — Что тебе плохого сделал Яшка? Что батя сделал тебе плохого и всем вам, Дороховым?

— Перестань шуметь, — прервал ее Леон, но это еще больше ожесточило Алену. Все она вспомнила сейчас, всю свою замужнюю жизнь, все свои обиды на Леона и вызывающе крикнула:

— Да кто ты такой, что всех нас, всю мою родню ненавидишь?

— Алена, если ты моя жена… — опять прервал ее Леон, остановившись посреди землянки.

— Я его жена, — криво усмехнулась Алена и опять повысила голос: — Нет у тебя жены! Ты за людей нас не считаешь! Ты даже родную сестру отвергаешь из-за нас, — и, обращаясь к Оксане, сказала: — Нечего с ним говорить, Оксана. Он уже и тебя сделал своим врагом, всех сделает, кто ему перечит. А сам-то кто он, сам?

Леон шагнул к ней, крепко взял за руку:

— Алена, иди домой. Ты своим криком провалишь мне квартиру.

— И пусть проваливается, раз ты против всех нас пошел! Плевать я хотела на все! Все одно мне жизни нет!

— Алена… уходи! — жестко произнес Леон.

— Вы… выгоняешь меня?.. Ты… — хотела она сказать «голь перекатная», но не сказала, а схватила свою одежду и быстро вышла.

— Леон постоял посреди землянки, потом сел на нары и достал кисет. Оксана вспомнила, что купила дорогих папирос, вынула их из муфты и отдала Леону. Лицо его было бледно, руки дрожали от волнения, и он не сразу закурил папиросу. Оксана погладила его по плечу, жесткому, костлявому, и сказала:

— Успокойся, Лева! Она погорячилась, но и ты… Нельзя же так…

В землянку быстро вошел инженер Рюмин, возбужденно заговорил:

— Собирайся, Леон! Надо немедленно уходить. — И только после этого увидел Оксану.