Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов - Михаил Успенский

– Чувствую, что не увижу его больше, – сказал Фома Витольдович.

Тем временем отец Георгий пересел поближе к Крониду Платоновичу.

– …Значит, вы и в той будущей Сабуровке были?

– Были, отче.

– А не спрашивали у местных о судьбах своих потомков?

– Не до того было, батюшка, впрочем… Какой, однако, у вас живой ум, отец Георгий! Ведь и в самом деле! Этот варнак Хомяков учинил мне форменный допрос не хуже Николая Павловича. Но я и государю не лгал, не стал и хама обманывать. Кто таков? Бывший государственный преступник второго разряда Кронид Платонов Панкратов, говорю. Комиссар мой в смех: Кронид Панкратов? Декабрист? Да как ты, гнида дворянская, смеешь светлое имя поганить? Мы ему памятник здесь воздвигнем после победы мировой революции, а тебя расстреляем. У нас, мол, в Сабуровке все знают, что сразу после отмены крепостного рабства все Панкратовы со слугами, чадами и домочадцами уехали за море, в Калифорнию…

– Стало быть, вам суждено уехать, – сказал отец Георгий.

– Мы и уедем, батюшка. Только не в Калифорнию.

«Раньше в Сосенках только одна Изумленная Барыня жила, а теперь все господа спятили!» – рассказывали сабуровские мужички, приезжая в город. Но там и без них уже знали, что в Сабуровке что-то затевается невиданное и неслыханное. Из Москвы, из Петербурга то и дело тянулись в имение тяжело груженные фуры, приезжали какие-то неведомые люди, а потом туда пригнали даже целый табун рысаков с завода графа Орлова.

Огромный дворец старика Сабурова наконец-то был заселен целиком – Кронид Платонович выписал к себе и литовскую, и малороссийскую родню, и даже двое братьев снохи-гречанки прибыли, а уж о родственниках Марысички Мордмиллович и говорить не приходится. Приезжала в основном молодежь – всякие двоюродные и внучатые племянники, о которых в другое время навряд ли бы вспомнили. Сейчас все шли в дело. Гости не шатались праздно – молодые люди обучались джигитовке и рубке лозы под руководством старого вахмистра, знакомца Петра Кронидовича со времен Хивинского похода, девушки перенимали у деревенских мастериц умение прясть и ткать, сеять и обрабатывать лен, ухаживать за больными и заготавливать провизию.

Петр Кронидович пошел в ученики к Филиппушке и, сказывали подмастерья кузнеца, дошел в ремесле до совершенства – правда, ковал он по большей части холодное оружие.

Сыновья Платона Кронидовича и вовсе чудили – соорудили двухколесный экипаж, править которым можно только стоя, и раскатывали на паре коней по лугам – Петруша правил, а Платоша стрелял из лука по тыквам. Дениса же Панкратова с Зиновием Довгеллой неоднократно видели бегавшими в рогатых шлемах.

«Деньги-то некуда девать – вот и бесятся», – говорили мужички, хотя, по их, мужичков, расчетам, деньги уже давно должны были кончиться, даже если все заложить и перезаложить.

Окрестные помещики полагали, что большое панкратовское гнездо попросту готовится к переменам, должным наступить после эмансипации крестьян, и желает завести передовое европейское хозяйство, для чего и выписано из Голландии стадо коров, из Англии – отара тонкорунных овец, а откуда-то из Греции даже козы, как будто своих не хватает.

Мужики это поняли по-своему: дескать, в Сибири было Крониду Платоновичу откровение, что грядет новый Всемирный Потоп, вот он и вознамерился построить ковчег, а теперь собирает всякой твари по паре. Мужики, норовя заработать на водку, тащили в имение пойманных зайцев, белок, перепелов и очень удивлялись, когда их вместе с живностью отправляли в известном всякому русскому человеку направлении.

Но самые серьезные, основательные сабуровские землепашцы языками зря не мололи, но справляли всякую работу, заданную барином, потому что за нее барин, о диво, платил, и можно было скопить денег на будущий выкуп земли. А болтунов били – тоже серьезно и основательно.

Разумеется, странные приготовления в Сабуровке не могли не привлечь внимания начальства, учитывая прошлое Кронида Платоновича. Начальству было объяснено, что Панкратовы желают основать русскую колонию на одном из островов Тихого океана, а поскольку остров сей населен лишь дикими племенами, то и придется туда завозить все – от гвоздя до ружья. Подобных прожектов в России было к тому времени множество: кто-то собирался покорять Абиссинию, кто-то – Египет, да и времена военных авантюр Черняева и Скобелева были уже на подходе. И неясным оставалось в свете новых веяний, что дозволено, а что нет. Российская энергичность бушевала, как река, взломавшая лед. Так что власти вскоре перестали обращать внимание на полоумных утопистов.

А проходивший через Сабуровку странник уверенно заявил, что господа собрались в Беловодье.

Сам Кронид Платонович весной выходил в поле пахать, обряженный в одну длиннополую рубаху. Солнце играло на его лысине, обрамленной серебряным венчиком волос, зычный голос, выводивший какие-то незнакомые молитвы, разносился далеко вокруг.

Илья Кронидович находился поблизости и пытался передать молодежи свое особое понимание земли; он же ведал закупкой и сортировкой семян для будущих урожаев. Илья уже дважды стал отцом, а шурин его, Ицик Мордмиллович, занимаясь в далеком Петербурге биржевой игрой, обеспечивал финансовое могущество предприятия. О даре предвидения у Ицика в деловых кругах рассказывали легенды.

Платон Кронидович выписывал из-за границы самые дорогие научные приборы; во флигеле, занятом им под штудии, то и дело что-то ревело и взрывалось, сверкали молнии. А однажды над Сабуровкой поднялся, совсем как на ярмарке, воздушный шар, на котором намалеван был огромный глаз, и ученый муж пущал свои молнии прямо из корзины.

Молодежь, кроме того, по утрам занималась обязательной атлетической гимнастикой по учебнику профессора Брюхнера, а также метанием диска, бросанием копья и прочими старинными ристальными играми.

По зимам эта бурная деятельность не замирала, но попросту в особо лютые морозы перемещалась под крышу.

Фома Витольдович и Эшигедэй (про которого в Сабуровке говорили, что он и есть тот самый Белый Арап) целый год провели в экспедиции где-то на севере, у лопарей и самоедов. Вообще таинственные и долгие отлучки были среди обитателей Сосенок не редкостью – и, странное дело, мог человек пропасть на месяц, хотя никто не видел его покидающим имение. После своего путешествия Фома Витольдович сделал в Историческом обществе доклад и был оглушительно освистан.

От женщин, вопреки обыкновению, узнать было ничего нельзя – помалкивали и благородные дамы, и дворня. Даже известная своей языкастостью кухарка Татьяна. У нее только появилась странная привычка называть сабуровских своих ухажеров пигмеями. Мстительные ухажеры тут же связали ее имя со старым барином…

Один отец Георгий не принимал участие во всем этом. Сабуровский батюшка как-то враз постарел, осунулся и улыбался только детям – да и то лишь когда замечал их. Иногда он приходил к Крониду Платоновичу, и они подолгу спорили – после чего священник казался еще более подавленным. Попадья под большим секретом рассказала товаркам, что однажды ночью батюшка внезапно воскликнул: «Да какое же я право имею благовествовать до Христа?» – после чего поднялся и молился до рассвета…

ЭПИЛОГ

Прошло больше месяца. Крис постарел и ссутулился. Он перестал бриться, и щетина перла седая. Хасановна пыталась его воспитывать, но у нее ничего не получилось.

Он знал, что лучше бы пить – но пить не мог и даже почти не курил, целыми днями бродя по бульварам. У него появилось новое любимое местечко: на Страстном. Там можно было сидеть подолгу на белом пластмассовом стуле, за белым пластмассовым, уже надломанным с краю столом, понемножку пить пиво, заедать чипсами – и даже не глазеть по сторонам.

Люди медленно и легковесно пролетали мимо, совершенно ненужные и пустые.

Впервые в жизни он перестал их чувствовать. Это было как внезапная глухота. Поначалу – даже не страшно…

Он сидел там, когда зазвонил телефон. Лень было лезть в карман – лень и противно.

– Дядя, – сказала девочка, доедающая сосиску, – у тебя тамагочи обкакался.

Но это была Хасановна.

– Приходите, – сказала она, и голос был испуганный и обрадованный одновременно.

– Что такое?

– Гости.

– Клиенты? Я не принимаю. Гоните в шею.

– Гости. Настоящие…

Крис оставил недопитое пиво, подмигнул девочке и пошел вниз по бульвару.

За месяц квартира опустела: Альберт снял под офис «Аргуса» один из кабинетов своего бывшего НИИ, перевез туда технику; в том же направлении укатились Рифат и Нинка-Впотьмах; из старой команды лишь Паша Бурчало, переименованный за полное отсутствие растительности в Ёжика, заходил, пил чай с Хасановной и мечтал попасть к Крису в обучение. Но и он понимал, что если это и произойдет, то не скоро.