Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

рояль и устраивали музыкальные вечера. Звуки расстроенного рояля разносились далеко по оборонительной линии, прорываясь сквозь гул канонады.

Иногда на бастион заглядывали разносчики и всякого рода торговцы. Обычно вечером по траншее к бастиону пробирался плотный мужичок с густой рыжей бородой. Голос у него был хриплый, басистый. Тащил в обеих руках огромные корзины. На поясе у него болтался сапёрный тесак.

– На кой он тебе? – спрашивали матросы.

– А так, для делу, – вечно отвечал он загадочно.

На груди висела медаль «За храбрость» на георгиевской ленточке. Такими медалями награждали волонтёров. Драл он безбожно. Фунт белого хлеба стоил у него десять копеек серебром. Свечи по пятидесяти копеек за фунт, и тоже серебром. За сахар просил по шестьдесят копеек за фунт. Кое-как его можно было уломать на сорок. Бутылку портера отдавал за три рубля, а уж за шампанское требовал семь рублей – не меньше.

– За что медалька, кавалер? – спросили его однажды солдаты.

– За дело! – ответил он всё так же загадочно.

– За какое?

– Всё вам расскажи, – важничал торгаш.

– Да брось ты ломаться? За что медальку получил?

– А вон, погляди, как меня проклятый хранцуз хватанул. – Наконец сдался он, снял картуз, откинул назад чуб и показывал широкий рубец на лбу.

– А почём знаешь, что хранцуз а не англичанин?

– Как не знать! Сам ходил со Степаном Лександрычем в атаку, – важно отвечал разносчик.

– В атаку? – засмеялись солдаты. – С корзинками своими?

– Нет же! – обиженно воскликнул он. Глаза его загорелись. – Дело было такого сорту: в марте, десятого числа наши вылазку делали. Слыхали? А я заказ для охфицеров как раз принёс. Охфицеров нет. Сказали: на вылазку ушли. Я присел обождать. А тут все как закричали «Ура!» и погнали, стало быть, хранцузов. Мимо резервы проходят, да мне кто-то и говорит: Оставь корзинки, бери ружье, сходи в траншею, чего тут без толку сидишь?

– И ты пошёл?

– Пошёл! – с гордостью ответил торговец. – Ружье добыл, айда с нашими – в траншею. Что было – не помню. Как в чувство пришёл, глянь-поглянь, в гошпитале лежу – вся башка в бинтах. Вот так-то меня и наградили медалью.

Обычно к вечеру, когда канонада немного утихала, приходил странник, отец Иннокентий и беседовал с солдатами о Боге и Царствии небесном. Истории разные рассказывал о житие святых, о чудесах, творимых ими. Иногда монах помогал студентам в перевязочной. Но все равно называл их безбожниками.

Приходила Даша, принося коромысло с двумя цыбарками воды.

– Дашенька наша идёт! – радостно встречали её матросы у орудий. – Как же ты не боишься?

– Чего бояться, – отвечала она, осторожно снимая коромысло с плеча. – Воду скорее перелейте из ведра. Пока шла, пулю словила. Надо дырку заделать.

– Сейчас залатаем, – взялся один из матросов за ведро и забил в дырку деревянный сторожок.

Пока матрос занимался починкой цибарки, Даша присела под горжу рядом с Павлом.

– Случаем, ничего не знаете, как здоровье Ирины Ивановны? – спросил Павел.

– Пыталась узнать у сестёр, которые в Симферополь ездили. Говорят, не встречали её, – ответила Даша. – Самой за неё страшно. Такая чудесная девушка, такая добрая….

– Погодите плакать по ней, – строго сказал Павел.

– Господь милостивый, – Даша перекрестилась.

– А вы, Дарья Лаврентьевна, в Севастополе родились? – спросил Павел.

– Ну, что уж вы меня так, по имени отчеству, – смутилась Даша. – В Севастополе, Павел Аркадьевич. Отец матросом был. Мамка рано умерла, да и Тятя недолго прожил. В Синопском бою его убило.

– Так, вы – сирота?

– Выходит.

– Простите за бестактный вопрос, сколько же вам нынче исполнилось?

– Семнадцать недавно. С пятнадцати одна живу. Да тятя и без того вечно на корабле пропадал. Привычно одной с хозяйством справляться.

– Как вы стали сестрой милосердия?

– А как французы высадились в Евпатории, почувствовала, что беда идёт. Я пошла к старьёвщику и продала всё, что имела за двадцать рублей. Оставила себе только бастрогу отцовскую, штаны, да шапку. В них и нарядилась. Он у меня малого росту был, вот и подошла его одежонка.

– И как деньги потратили?

– Купила у татарина телегу с клячей. В галантерейной лавке присмотрела ножницы, да штуку холста тонкого. После Альминского боя раненых собирала. Перевязывала, как могла. Потом в госпиталях помогала. Там с доктором Пироговым познакомилась.

– Где же вы живёте?

– Раньше домик был небольшой в Сухой балке, а нынче от него один пепел остался. Сейчас на Николаевской батарее, в госпитальном отделении, вместе с сёстрами крестовоздвиженскими.

– Всё, готово ведёрко твоё, – сказал солдат.

– Спасибо вам, – обрадовалась Даша. Взвалила коромысла на плечи. – Прощайте, Павел Аркадьевич. Пойду. Ещё на третий бастион надо воды принести.

Нахимов

Без Тотлебена все шло как-то бестолково. Распоряжения и приказы сыпались, со всех сторон, от всех начальников, порой противоречащие друг другу. Командир четвёртого бастиона приказал Павлу привести батальон Волынского полка из резерва для исправления верок. Но на полпути батальон завернули по распоряжению начальника дистанции для возведения баррикад на Екатерининской улице. Лишь только солдаты приступили к перекрытию улицы, как к Павлу уже летел вестовой от Хрулёва и требовал рабочих вести на Малахов курган.

Был канун дня святых апостолов Петра и Павла. По этому случаю в оборонительной башне устроили торжественную службу. Капитан Керн приказал Павлу оттащить вниз разбитые орудия и расчистить заваленные амбразуры.

Подъехал Нахимов.

– Как там наши недруги? – поинтересовался адмирал.

– Роют. Настырные. Уже приблизились на пятьдесят сажень, – пожаловался капитан Керн.

– Дайте-ка, я посмотрю, – решил Нахимов и направился к брустверу.

– Павел Степанович, вы бы не приезжали сюда.

– Почему же?

– Опасно. Французы под носом.

– А вы знаете, Фёдор Сергеевич, в городе смрад, гарь…. Сюда приезжаю, и дышится легче. Ничего, что опасно, – он пожал плечами. – Когда-нибудь всё равно убьют.

– И всё же, поберегли бы вы себя, – не отставал капитан. – Что будет, если с вами что-то случится? Как Севастополь без вас?

– Бросьте, – махнул рукой адмирал. – Велика фигура. Вот если убьют Остен-Сакена, Васильчикова или Тотлебена – это беда. А мне умереть здесь, самим Богом велено.

Капитан Керн не знал, как ещё удержать адмирала. Предложил:

– Павел Степанович, посетите сперва службу, а потом уже на французов смотрите.

– Обязательно, Фёдор Сергеевич, – согласился Нахимов. – Но сперва осмотрю позиции противника. Пойдёмте на бруствер.

– На бруствере опасно, – предупредил Керн. – Французские окопы рядом. Порой бомбы к ним кидаем, а осколки обратно к нам залетают.

– Везде опасно, – холодно возразил Нахимов и быстрым шагом направился к брустверу. Увидев Павла, сказал: – Поручик, вы же с четвёртого бастиона?

– Так точно!

– Пойдёмте со мной. Объясните, что намерен противник делать дальше.

– Павел Степанович! – не отставал Керн. – Ну, куда же вы