Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

– Нахимов? – тут же понял Мельников.

– Да. Нет больше с нами Павла Степановича.

Офицеры, стоявшие рядом, сняли фуражки. Некоторые заплакали.

– Прекратить слёзы! – строго приказал Тотлебен. – Не смущать солдат! Павел Степанович погиб, но Севастополь ещё жив.

***

Тело адмирала переправили на Южную. Толпы народу собрались у Графской пристани. Баркас со священником на корме причалил в полном молчании. Адмирал Панфилов с офицерами приняли тело Нахимова и отнесли в его дом.

Прощание проходило целые сутки. Гроб стоял на столе посреди комнаты. Тело накрыли Андреевским стягом с «Императрицы Марии». В голове поставили три флага: контр-адмиральский, вице-адмиральский и адмиральский. Матросы, солдаты и простые горожане входили, снимали шапки, крестились. Среди прощавшихся было много женщин.

Хоронили Нахимова первого июля в недостроенном Владимирском соборе. Главнокомандующий Горчаков пытался возразить. Требовал, чтобы адмирала упокоили на Северной стороне, но все флагманы стали горой. Ещё в начале обороны Корнилов и Нахимов просили в случае их гибели похоронить их рядом с останками адмирала Лазарева.

Склеп под собором был небольшой. В него, рядом с гробом адмирала Лазарева уже опустили гроб с адмиралом Корниловым и адмиралом Истоминым. Но матросы осторожно сдвинули гробы, высвобождая место ещё под один.

Народу собралось великое множество. Все ближайшие улицы были заполнены матросами и солдатами. Во время похорон бастионы молчали. Под звон уцелевших колоколен и бой барабанов, тело адмирала вынесли из дома, где он прожил много лет. Взяв ружья на караул, по обеим сторонам дороги выстроились солдаты до самого Владимирского собора. Грянул оркестр.

Пароход «Владимир» вышел за боны и встал в боевую готовность. Если вражеские корабли начнут бросать в город ракеты, Бутаков должен им помешать своим огнём, пока не закончатся похороны адмирала. Но на удивление, как только послышался колокольный звон и звуки марша, линия затихла – ни единого выстрела.

Оркестр смолк. Из города донёсся орудийный залп салюта.

– Приспустить флаг! – приказал Бутаков. – Прощай Павел Степанович.

– На английских кораблях спускают флаги! – доложил сигнальщик.

Александр в подзорную трубу посмотрел на ближайший вражеский фрегат, и увидел, как офицеры в парадных мундирах собрались на баке, сняли фуражки и скорбно склонили головы. Противник во время прощания с Нахимовым не смел сделать ни единого выстрела. Но как только гроб был опущен в склеп, и толпа разошлась, вокруг вновь стали лопаться бомбы.

Офицеры собрались в кают-компании, коротко помянули Нахимова и разошлись по боевому расписанию.

Настроение у всех было паршивое.

– Что теперь будет с Севастополем? – сокрушался Бутаков. – Последнего славного Адмирала похоронили. Тотлебен ранен. Одна надежда на Хрулёва. У Горчакова давно в мыслях сдать город. Кто его удерживал от столь глупого поступка, так это – Нахимов. Теперь, боюсь, все пропало.

Александр поднялся к Бутакову на мостик. Капитан грустно взирал на море. Иногда у него срывались слёзы.

– Вы хорошо его знали? – спросил Александр.

– Нахимова? – как будто очнулся капитан. – Все его хорошо знали, и никто – до конца. Вроде, дарований особых в нем не было, однако умел в себя влюбить. Другие адмиралы бойкие, голос, что у Зевса, а всё – не то. Не тянется к нему матрос. А Нахимов скромным был человеком, говорил тихо, но чувствовался в нем крепкий дух, за что все его и уважали. Для офицеров – товарищ душевный, для матросов – отец-командир. Надо кому совет услышать, обратиться – всегда, пожалуйста. Бывало, матрос какой-нибудь попросит слова, да давай жаловаться на мачту или на парус, мол, не такой, надо бы всё по-другому. Порой ерунду какую-то несёт, а Нахимов выслушает его внимательно, пообещает принять к сведению. Я бы такого советчика давно выпорол, а у него терпение на всех хватало.

– Он всегда был терпелив?

– Признаться честно – нет. Иногда на него накатывало. Встанет не с той ноги и начинается: придирается ко всякой мелочи, голос повышает. Помню, я сюртук пошил новый из хорошего английского сукна. Пуговицы блестящие. Утром Нахимов смотр делал, да что-то ему на пароходе не понравилось: ядра не так сложены, пушки плохо начищены, снасти дурно подвязаны…. Да на меня как накинется: «Что это вы, капитан, вырядились, будто китайский император? Небось, месячное содержание ушло только на одни пуговицы?» Но такие вспышки гнева у него быстро проходили. Потом вызвал меня, извинился, что вспылил, но порядок на пароходе попросил навести. Всё равно, служить под его началом – это великая честь. Все хотели попасть в его команду, даже несмотря на то, что он не любил заходить в порты и проводил постоянные учения. Что поделать, в море он себя чувствовал, как в родной стихии, а на берегу вечно скучал.

– Я о Нахимове до Синопского боя толком ничего не слышал.

– Так оно и справедливо. До Синопа кем он был? Просто вице-адмиралом. Таких вице-адмиралов у нас на флоте много. Его только в Севастополе знали, как хорошего флотоводца и доброго начальника. А после Синопа о нем весь мир заговорил. Да много про него навыдумывали. Он же к славе относился с опаской. Никогда не кичился своим подвигом, да и вообще не любил вспоминать о Синопе.

– Вы говорите, он не любил берег, однако возглавил оборону и держал её крепко, – напомнил Александр.

– Вы должны были заметить, он привнёс на батареи ровно те порядки, что царили на кораблях. Для него Севастополь стал кораблём. Его окружали те же офицеры и те же матросы. Для него всего лишь начался новый Синопский бой. На бастионах его называли «отец матросов». Вечно в самых опасных местах появлялся. Как заговорённый ничего не боялся. И всегда для матросов доброе слово припасено, всегда похвалит, поддержит. Помните, после первой бомбардировки раненых перевозили на Северную? Матрос лежал у нас на палубе с оторванной ногой. Я санитарам говорю: «Куда же вые его? Помрёт скоро». А матрос приподнимает голову и спрашивает у меня: «Ваше благородие, как там Нахимов?» «Вон, – отвечаю, – На третий бастион поскакал». Матрос с облегчением говорит: «Жив, значит, наш отец. Тогда и помирать не страшно!»

Чего Нахимов терпеть не мог, так это канцелярии. Письма, рапорта, счета, рескрипты….. Пришлёт ему какой-нибудь капитан рапорт на несколько страниц, Павел Степанович его тут же к себе вызывает. «Что, – мол, – у тебя случилось?» Капитан ему: так-то и так-то. Нахимов его ругает: «Дало пустяковое, в двух словах объяснить можно, а ты мне целый роман присылаешь!» Платон Васильевич, племянник его, человек аккуратный. Встречали его, при штабе Севастопольского порта?

– Встречал, конечно. Но близко с ним не знаком.

– Платон Васильевич вечно раздражал Павла Степановича, когда с портфелем приходи. «Опять, – говорит, –