Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

полковник Тотлебен. Павел доложил ему, что батарея очищена. Сейчас рабочие исправляют амбразуры.

– Как там? – выглянул в амбразуру полковник, вслед за Павлом.

– Отступили, – сказал Павел.

– Что у них в траншеях? – крикнул полковник вперёдсмотрящему.

– Отходят, ваше благородие, – сообщил он.

– Гвардейцев видишь?

– Вижу. Вон они, шапки мохнатые. Уходят, ваше благородие.

– Значит, больше не сунутся, – с облегчением произнес Тотлебен.

– Белый флаг! – сообщил вперёдсмотрящий.

Над французской траншеей поднялась жердь с белой тряпкой.

– Прекратить стрелять! – приказал мичман Жерве.

– Поднять белый флаг. Горнисту – на бруствер! Играть перемирие, – распорядился Тотлебен.

Из французской траншеи появился офицер и горнист. Смело зашагал в сторону бастиона. Полковник с нашим горнистом перешли ров и направились навстречу. Парламентёры сошлись посреди поля, заваленного телами. Полковник отдал честь французскому офицеру, тот приподнял кепи в знак приветствия. Перебросились несколькими фразами. Затем парламентёры развернулись и направились к своим позициям.

– Стрелки – в цепь! – скомандовал Тотлебен.

Тут же наши штуцерники встали в линию за рвом, шагах в двадцати. Французская цепь вытянулась перед своими траншеями. Появились уборщики с носилками. Французские солдаты вылезли из траншей. Наши солдатики, словно муравьи, облепили бастион.

– Дозвольте спуститься, ваше превосходительство? – спросил Павел у Тотлебена.

– Валяйте! – разрешил он.

– За мной! – крикнул Павел и прыгнул в ров, взобрался к рогаткам и зашагал по кровавому полю. Солдаты полезли за ним. Выискивали среди павших своих однополчан.

Павел наткнулся на двух солдат. Один француз, другой наш. Они лежали обнявшись, словно братья. Ещё недавно с ненавистью кинулись друг на друга, но смерть примирила их. Оба были сражены одним картечным выстрелом. Теперь лежали спокойно, безмятежно.

– Глянь, Гришка Соткин, – сказал один солдат другому. Нагнулся. – Братцы, живой ещё. Дышит!

К нему на зов подбежало несколько человек.

– Носилки! Носилки сюда!

– Да, не, – кто-то махнул рукой. – Помрёт Гришка. – Глянь, как его разворотило.

– Эх-ма! Хороший был гармонист, – вздохнул третий. – Царство ему небесное.

– Сюда с носилками! – кричали солдаты с другого конца. – Тут трое живёхоньких. Покалечило малость.

– Эй, а вот ещё живой! – заметил Павел солдата, который лежал на спине и тяжело дышал. – Носилки сюда!

– Не, вашбродие, – тихо сказал солдат. – Я обожду. Терпимо. Пущай других убирают.

Павел достал флягу, встал на колени и приложил горлышко к потрескавшимся губам солдата. Тот сделал несколько глотков.

– Храни вас Бог, вашбродие, – поблагодарил раненый. – Мне бы водочки….

– Это у нас есть, – обрадовал его ефрейтор Козлов, доставая манерку. – Только помаленьку пей.

Французские солдаты сошлись с нашими на середине поля.

– Ну, что, мусью, покалякаем? – предложил самый бойкий.

– Уи, уи, – закивали французы.

– Вот, ты мне скажи, какую вы Алёнку зовёте, когда к нам бежите? У нас, вроде бы, на бастионе Алёнок нет?

Наши дружно рассмеялись. Французы тоже подхватили смех, хотя не поняли, о чем идёт разговор.

– Что вы тут лясы точите? – недовольно сказал подошедший черноморец-пластун. – Все равно вы по-ихнему не понимаете, и они вашего не разумеют.

– Так, подсоби, дядя, как разговор поддержать, коль знаешь.

– У мужиков один разговор всегда, что у нас, что у них, – важно ответил черноморец и достал свою манерку. Показал французу. – Выпьем, за упокой братьев наших?

Француз кивнул.

– Гляди-ка! – оживились солдаты, – А дядька знает дело!

Пластун неспешно открыл манерку, налил в широкую жестяную крышку. Отпил глоток, почмокал от удовольствия губами и протянул французу.

– Ну-ка хлебни мусью, да не поперхнись.

Француз, подражая казаку, отпил глоток, но тут же вытаращил глаза, отдал обратно крышечку от манерки и принялся икать.

– Что ж так? – усмехнулся казак. – Аль не по нутру? Пей до дна. Уважь любезный, сделай милость!

Француз ещё раз глотнул водки, но тут же стал жадно хватать воздух, быстро полез в карман за галетой.

– Уважь, важ, важ, – подхватили французы и засмеялись.

– Чего енто они? – удивился казак, вновь деловито наполняя крышку.

– Важ – это по-французски корова, – объяснил юнкер.

– Ну, кто ещё смелый? – предложил казак, оглядывая французов.

Нашёлся смельчак, который принял крышечку, проглотил содержимое и замер, весь багровея. Все затихли, внимательно следя за ним. Наконец он выдохнул. Ему зааплодировали. Смельчак достал из широкого кармана металлическую фляжку и протянул казаку.

– Чего это? А, это мы могем!

Казак утёр рукавом губы, встряхнул флягу и присосался к ней, запрокинув голову.

– Ох, смотри, дядя, совсем не проглоти, – подтрунивали над ним солдаты.

Казак оторвался от фляги.

– Не боись! Я ему половину оставил. Благодарствую, мил человек! – отдал обратно французу фляжку.

– Ну и как оно? – допытывались солдаты.

– Ничего, – нехотя ответил черноморец. – И у них эта статья выходит важная, только наша будет позабористей. А, теперь братцы, давай закурим, – предложил он.

Все потянулись за тряпичными кисетами и берестяными коробочками с махрой и самосадом. Французы достали свои кисеты с черным алжирским табаком. Принялись угощать друг друга.

– А давай шапками меняться! – предложил кто-то.

– И вшами тоже, – подхватил другой.

Французы надевали наши фуражные шапки, русские солдаты натягивали их. Потом менялись флягами с водкой, кисетами с табаком…

Вдруг горнист со стороны французов проиграл тревогу. С нашей стороны тут же трубач ответил. Тела убраны – перемирие окончено. Солдаты бегом бросились к своим позициям. Вновь враги готовы были беспощадно убивать друг друга.

По кургану разнеслось громкое раскатистое «Ура!» Нахимов быстрым уверенным шагом поднимался на курган в окружении офицеров.

– Отбили, Эдуард Иванович! – издали крикнул он радостно Тотлебену.

– Так точно! Пелисье получил оплеуху, – подтвердил полковник. – Посмотрим, как он перед Наполеоном будет оправдываться.

– Ох, теперь он разозлится – только держись! Бомбами нас завалит.

– Само собой, – неопределённо ответил Тотлебен.

– Молодцы, братцы! – поздоровался адмирал с солдатами.

– Рады стараться! – грянул бастион.

– Павел Степанович, – очень тихо сказал Тотлебен. – Меня тут недавно к себе главнокомандующий Горчаков вызывал.

– И как себя чувствует князь?

– Весьма дурно.

– Что так?

– У него возникла навязчивая идея отступить на Северную сторону.

– Что? – Нахимов помрачнел. – Хотите сказать: он хочет сдать город?

– Хочет, Павел Степанович. Я как начальник инженерной службы, должен с вами посоветоваться по многим вопросам.

– Знаете что, Эдуард Иванович, – твёрдо сказал адмирал. – Я отсюда не уйду. Кому невтерпёж, пусть подчиняется его приказу, а я останусь здесь.

– Но, как же, Павел Степанович?

– А вот так! Я здесь буду стоять до конца. Могилу себе уже присмотрел. Лягу вместе со своими товарищами и с моим дорогим учителем во Владимирском соборе.

– Горчаков приказал начать строить наплывной мост через бухту, – сообщил Тотлебен.

– Экая подлость! – Нахимов сжал кулаки. – Что ж, пусть уходит. Я со своими моряками продержусь на Малаховом не меньше месяца, пока всех не перебьют. А потом – Бог судья!

Тотлебен хотел что-то сказать в противовес, но Нахимов уже зашагал к четвёртой батарее. Выслушал