Темный ангел - Салли Боумен

При этих словах она нахмурилась, разглядывая книги, стоящие со стороны, отведенной моему отцу. Когда я ответила, что да, Френк достаточно решителен, она уже не слушала меня. Она снова стала мерить шагами комнату.

– Он должен сразу же явиться сюда! – вскричала она. – Как можно скорее. Он должен приехать из Йеля – и я устрою прием в его честь. Могу я его устроить?

– Нет, Констанца, он их не любит, как и я. Только никаких приемов.

– Ну, небольшой ленч, чтобы мы с ним могли поговорить. Я хотела бы узнать его. О, мне кажется, я почти знаю его по твоим рассказам. Я вижу его в Винтеркомбе, занятого своими вычислениями, как он прогуливается с собаками… В тот день, когда вы вместе оказались в лесу. Такой странный маленький мальчик с даром ясновидения! А теперь он мужчина, и ты его любишь…

Прервавшись, она повернулась взглянуть на меня.

– Кстати, ты ему призналась?

– Констанца, это касается только меня.

– О, хорошо, хорошо! – Она рассмеялась. – Не стоит так ощетиниваться. Храни свои тайны. Только…

– Что, Констанца?

– Да ничего. Но ты могла бы быть и более откровенной… со мной. Когда любишь, то открываешь избраннику сердце. Это просто очаровательно, и я восхищаюсь, но ты должна помнить, что по отношению к мужчинам это не всегда приносит хорошие результаты. Они любят испытывать возбуждение погони. Они любят преследовать женщину. Не позволяй, чтобы твой мужчина слишком быстро обрел уверенность в тебе…

– А я бы хотела, чтобы он во мне не сомневался.

– Отлично, отлично. Но ты сделаешь ошибку, если решишь выйти за него замуж.

Я покраснела. Констанца сразу же раскаялась. Она поцеловала меня и обняла.

– Викки, дорогая, прости меня. Я не должна была говорить такие вещи. Я вечно гоню волну и бываю грубовата. А теперь больше ни слова – я буду готовить этот ленч. Идем – давай посоветуемся со Стини и Векстоном.

– Френк!

Высокая тонкая фигура, как бы застывшая на полушаге стремительного бега – на другом конце огромной роскошной гостиной. Цветы на каждом столе, потоки света, отраженные зеркалами; маленькие туфельки на высоких каблучках попирают цветочные гирлянды обюссонского ковра. Пьянящий запах папоротника сочетается с платьем Констанцы цвета первой зелени, глаза сверкают, руки жестикулируют.

Первая встреча. Она стиснула его руки, рассмеялась, глядя на него снизу вверх. Прижала его к сердцу. Она испытующе посмотрела ему в лицо, а затем усадила его, чтобы расцеловать сначала в левую щеку, а потом в правую.

– Френк, – снова сказала она, – как я рада наконец встретиться с вами. Я уж начала думать, что это не удастся, но вот вы здесь. Дайте мне посмотреть на вас. Знаете, я думаю, что мы уже стали друзьями! Виктория рассказала мне все. Ох, мне кажется, что мы знаем друг друга много лет. Только я так и не поняла: называть ли вас Френк или Франц Якоб?

Спокойствие Френка, с которым он воспринял нападение Констанцы, удивило меня. Когда Констанца пускала в ход свой плащ матадора, она то кружила головы мужчинам, то вгоняла их в смущение. Френк тем не менее не подал и признака, что его нечто смутило или взволновало. Он и глазом не моргнул, когда она одарила его объятием, и спокойно ответил на ее последний вопрос.

– Большинство, – с изысканной вежливостью сказал он, – зовут меня Френком.

– А не Френсисом? – Констанца по-прежнему висела у него на руке, глядя снизу вверх.

– Нет, насколько мне помнится, Френсисом я никогда не был.

– О, какая жалость! А мне так нравится это имя. Одного из дядей Виктории звали Френсисом, вы знаете. Прозвище у него было Мальчик, и он его терпеть не мог. Поэтому я всегда называла его настоящим именем. Мы были большими друзьями, тот Френсис и я. Теперь он, конечно, мертв. – Констанца не успевала даже переводить дыхание. – А теперь, – продолжила она, увлекая Френка за собой, – я думаю, вам надо со всеми познакомиться. Не так ли? Итак, это Конрад Виккерс…

– Ах, да. Мы как-то коротко встретились в Венеции.

– Конечно же, вы виделись! А вон там Стини, уже сторожит бутылку бренди. С Бобси Ван Дайнемом вы, не сомневаюсь, встречались. Я думаю, что это Бобси: с другой стороны, это может быть и Бик. Ну, кто еще…

В тот день были и другие гости. Констанца, как и собиралась, притащила некоторых своих друзей и знакомых, с которыми, как она утверждала, было бы интересно встретиться Френку. Там была, мне помнится, древняя графиня фон что-то там, одна из престарелых аристократок Констанцы, приятная женщина, которая была совершено глуха и которую посадили за столом рядом с Френком. Были и другие гости, но они не представляли большого интереса: роли звезд отводились Виккерсу и близнецам Ван Дайнемам, троим из окружения Констанцы, присутствие которых гарантировало, что Френка не оставят в покое.

К сожалению, я представления не имела, кто будет среди приглашенных. Констанца, готовя этот ленч, который был сначала отложен, а потом снова отложен – Френк без большой охоты согласился прибыть, – вела себя так, как и все годы, встречая всех словами: «О, какой сюрприз!»

Словом, когда я вошла и увидела, кто присутствует, я испытала разочарование, но не больше. Я ничего не сказала Констанце о неприязни Френка: она представления не имела о его реакции в Венеции на Виккерса или Ван Дайнемов – по крайнем мере, тогда в это верилось. И когда началась эта ужасная первая встреча и продолжалась в том же самом отвратном духе, этот до смущения хвастливый ленч, в ходе которого все – от убранства стола до подаваемых блюд – было вызывающе вульгарно, я поняла, что моя крестная мать в страстном стремлении произвести хорошее впечатление сделала убийственный, достойный сожаления faux pas.

Чувствовала я себя ужасно, меня можно было только пожалеть. Когда шампанское было разлито и Констанца во всеуслышание похвасталась годом разлива, когда подали икру в серебряной чаше размером с ведро и когда за икрой последовал страсбургский паштет из гусиной печенки, Констанца позволила себе глупейшую реплику о Страсбурге:

– О, но, конечно же, вы там были во время войны, Френк, не так ли? И вы видели этих знаменитых гусей? Бедные маленькие гусики!

Когда она стала выступать таким образом, я была готова провалиться сквозь землю от стыда и унижения, но пожалела ее.

В первый раз, насколько я могу припомнить, стал виден ее возраст. Она сделала слишком обильный макияж: пурпурная помада так и бросалась в глаза. Ее платье было из разряда «высокой моды», но оно было слишком изысканным для ленча: Констанца сделала ошибку, надев платье, которое уже не льстило ей, с кричащими украшениями, как бы стараясь выделиться. Да, я жалела ее за все это. Я жалела ее за эту ужасную подчеркнутую искусственность, с которой она говорила, за безвкусицу ее реплик, за банальность тем, к которым она прибегала. В тот день не было и следа острого ума Констанцы; стареющая женщина, некогда красивая, она властвовала за столом бестактно и бессмысленно, прерывая разговоры вокруг, вмешиваясь в них и не слушая ответов – ох, как мне было стыдно, и все же я жалела ее.