Оникромос - Павел Матушек

упал с неба. Или вышел из глубин планеты, где, возможно, плавал в магме с мифических древних времен, когда Земля столкнулась с другой планетой Солнечной системы и частично поглотила ее вместе с этим саркофагом. Такие абсурдные гипотезы, конечно, никто не может доказать, но их существование вполне оправдано, когда невозможно рационально ответить ни на один вопрос о Титане. Необычные теории – это интеллектуальные предохранительные клапаны, которые спонтанно возникают в умах ученых, когда они встречаются с чем-то необъяснимым. Например, когда не могут взять пробы гигантских костей, потому что материя, из которой те созданы, настолько твердая, что на Земле просто нет инструментов, которыми можно было бы ее раскрошить. Или когда им не удается достоверно оценить возраст Титана, потому что привезенные сюда датировочные устройства не срабатывают и показывают неприемлемые результаты. Согласно показаниям большинства приборов, этот скелет старше Вселенной. Попытки исследовать его рентгеном также оказались безуспешными. Никто так и не нашел способа добраться до тайн Титана, но рано или поздно почти каждый исследователь приходит к выводу, что в этом нет ничего удивительного, ведь, исходя из всех имеющихся у нас знаний об окружающем мире, человекоподобное существо высотой почти в два километра, просто не имеет права существовать. Поэтому находятся и те, кто считает, что это вовсе не скелет, а нечто другое, настолько чуждое нашей реальности, что мы никогда не сможем понять, как это на самом деле выглядит и чем в действительности является. Наше человеческое сознание просто вытесняет это понимание и ловко маскирует его за гигантскими костями.

Лифт останавливается с громким лязгом. Херманн и Теренс теперь могут повернуть налево и спуститься по винтовой лестнице на дно саркофага, или пойти прямо, вглубь хорошо освещенной костяной пещеры и по длинному, стометровому коридору добраться до гигантской сферической камеры диаметром около трехсот пятидесяти метров. Если бы это был человеческий череп, там бы ничего не было, кроме пустого пространства, которое некогда занимал мозг. Но у Титана есть еще кое-что. Еще одна загадка.

Херманн и Теренс направляются именно к ней. По пути они проходят мимо большого металлического шкафа, откуда Херманн достает две бутылки воды и сигнальный пистолет, а затем, убедившись, что он заряжен, забирает еще горсть осветительных патронов. Херманн кладет их в карман, протягивает бутылку Теренсу, и они идут дальше.

Останавливаются они только в конце коридора.

Впечатление всегда странное. И каждый раз, спустившись сюда, ощущаешь себя так, будто находишься здесь впервые. Сначала думаешь только о запахе, в основе своей пыльном и затхлом, но содержащем что-то еще – какой-то иной, более плотный дух, щекочущий затылок, ни на что не похожий. Чувствуешь его и понимаешь, что он не отсюда, не из твоего мира. Затем появляются размытые очертания сферических фигур, погруженных в глубокий полумрак. Здесь много ламп, они расставлены по периметру всей камеры, но по непонятной причине не могут осветить ее полностью, как будто что-то поглощает их свет.

Херманн снимает сигнальный пистолет с предохранителя, поднимает руку вверх и стреляет. Осветительная звездочка не долетает до свода камеры. Описав в воздухе дугу, она начинает опускаться, освещая полумрак.

Только теперь видно, что камера наполовину заполнена большими яйцами, графитовыми и изборожденными. Невозможно сказать, сколько их. Конечно, сотни, может быть, тысячи. Неизвестно, что они такое и откуда взялись. Каждое из этих яиц настолько тяжелое и твердое, что никому так и не удалось сдвинуть их с места или открыть. Ни подъемник, ни кран, ни взрывчатка, ни шнек, ни кислота не смогли с этим справиться.

– Давай, иди сюда! – говорит Херманн и, перепрыгивая с одного яйца на другое, направляется в центр камеры.

Теренс следует за ним. Они быстро добираются до яйца, на котором стоят пять походных стульев и покосившийся чугунный мангал с решеткой. Звездочка падает между яйцами и гаснет. Мягкий полумрак снова заполняет камеру.

Херманн и Теренс растерянно садятся на стулья и смеются.

– Как будто нам снова по десять лет, – говорит Херманн.

– Этого мне тоже будет не хватать.

– Я же говорил…

Издалека доносится звонкий скрежет поднимающегося наверх лифта.

– О-о-о, у нас скоро будет компания, – говорит Херманн.

Он открывает ром, пьет прямо из бутылки, затем передает бутылку Теренсу.

– Ты думаешь, все придут?

– Не думаю. Но посмотрим.

Теренс делает большой глоток и отдает бутылку Херманну. Они обмениваются ею несколько раз. Вновь слышен далекий скрежет и приближающиеся со стороны помоста голоса.

– Идут. Как минимум двое, – констатирует Херманн.

– Я слышу троих, – говорит Теренс.

– Сейчас узнаем.

К своду улетает еще одна осветительная звезда, и в ее мерцающем свете видно, как три нагруженные фигуры прыгают по металлическим яйцам и наконец добираются до Херманна и Теренса. Все улыбаются. Даже Альбини щерится, хотя его оскал выглядит несколько зловеще.

– Прекрати, Альбини, а то мне будут сниться кошмары, – говорит Херманн. – Быстро вы управились. Но я не думал, что вы все придете.

– А куда нам идти? Ведь здесь наше место, – говорит Стивен и достает из рюкзака древесный уголь, розжиг и куски замороженного мяса. – Это займет какое-то время.

Херманн осторожно похлопывает его по спине и говорит:

– Все в порядке, у нас есть время.

Все рассаживаются, раскладывают маленький алюминиевый столик и достают из рюкзаков консервы, крекеры, нарезанный хлеб, пластиковые столовые приборы, тарелки и чашки, воду и алкоголь: шесть банок пива, две бутылки виски и три красного вина.

– На это «Нефастис», слава богу, никогда не скупился, – говорит Генри.

Все смеются. Стивен разжигает мангал и кладет на решетку мясо для оттаивания. Каждый делает то, что ему нравится. Кто-то с кем-то переговаривается, кто-то пьет молча, вслушиваясь в глубинный пульс тишины. В воздухе постепенно распространяется аппетитный запах жареной свинины. В какой-то момент Альбини говорит:

– Я ненавидел своего отца. Это был кусок дерьма.

– Чего это тебя понесло… – замечает Генри, но Херманн тут же его останавливает:

– Тсс… Пусть говорит.

Альбини разглядывает дно пластикового стаканчика, наполовину наполненного вином, и продолжает:

– Он был настоятелем монастыря Тесема, что относится к школе Сото-сю. Его уважала вся провинция, он славился своей мудростью и проницательностью, но в обычной жизни был гребаным фашистом, лишенным даже намека на чувство юмора. Я быстро понял, что это не мой отец. То есть он, конечно, был моим отцом, но только биологическим, потому что он вел себя как чужой человек, не желающий иметь со мной ничего общего. Так же он относился и к моей матери, и к моей сестре. Он смотрел на нас с презрительным чувством превосходства, как на копошащихся в навозе свиней. Но однажды, за пять