Оникромос - Павел Матушек

прошел сильный ливень, и спрыгнула с другой стороны. На мох, под стекающие с листьев капли. Зельда пробралась сквозь заросли, касаясь шершавой коры могучих деревьев, и двинулась вперед. Она легко ступала босыми ногами по мшистым корням и грязной заболоченной земле. Она не знала, в какую сторону ей следует идти, но чувствовала в себе растущую уверенность, что, куда бы ни пошла, в итоге все равно окажется там, где должна быть, так как что-то укажет ей путь.

Зельда шла и шла, спокойно оглядываясь по сторонам. Ее захватил этот путь. Ей не было ни холодно, ни жарко. Она мерно дышала влажной тишиной лесной духоты. Позволив лесу вести ее, вскоре добралась до засохшего дерева, в котором на уровне ее глаз темнело большое дупло.

Зельда встала на цыпочки и смело протянула руку глубоко в темноту. Рука ушла в дупло до самого плеча. Девушка нащупала что-то мягкое, набрала полную пригоршню и вытащила.

Тьма окутала лес, как густой туман.

Зельда разжала пальцы и обнаружила, что держит в руке мокрый комок волокнистого перегноя, который мерцает мягким желто-красным сиянием, напоминающим угли догорающего костра. Она прищурилась, чтобы лучше рассмотреть, и тут тяжесть того, что она держала в руках, потянула ее вниз.

Глубоко.

Очень глубоко.

Туда, где Зельда сможет наконец быть тем, чем на самом деле является – желто-красным мерцанием, мягко окутывающим гладкую поверхность пустоты, из которой медленно выступает тарракентный коураротс, грежжащий репламентным торрежжем и расмором.

Грежжащий кхат, кхат, кхакхим.

Грежжащий иннаку соморкино.

Соморкино Кхат

Тенан и Хемель испуганно жмутся, но Камень своим поворотом не причиняет им вреда. Раздается грохот, и плотная чернота безболезненно проталкивает их сквозь монолитный грунт, прямо вниз, вглубь вертикального шестиугольного туннеля, где они мгновенно перестают ощущать собственный вес. От неожиданности они роняют золотую втулку, и та падает, переворачиваясь в воздухе. И они, невесомые, хаотично размахивая конечностями и вращаясь в воздухе, летят за ней, за ее мутным золотым сиянием, слабо освещающим темные, шершавые стены.

Туннель не длинный. Уже в ярком серебристом свете виден его конец. Если бы Тенан и Хемель падали быстрее, они бы давно добрались до конца, но густой воздух оказывает сильное сопротивление, и прежде чем это случится, пройдет еще несколько долгих минут. Хемель хватает Тенана за ноги, что немного стабилизирует их полет и позволяет рассмотреть свет, к которому они вместе с крутящейся втулкой становятся все ближе. Оба чувствуют, что в нем присутствует что-то смутно знакомое.

Хемель первым понимает, в чем дело, но не решается произнести это вслух и потому просто спрашивает:

– Ты видишь то же, что и я?

Тенан формирует из своего эктоплазматического выроста нечто вроде перископа и изучает с его помощью выход из туннеля. Немного задумавшись, он говорит:

– Нужно за что-нибудь зацепиться.

Однако на шероховатых стенах нет ни ручек, ни щелей или чего-либо еще, что могло бы их спасти.

Хемеля и Тенана охватывает паника, и они начинают кричать, превратившись в один падающий ужас.

Внезапно втулка освещает огромное пространство, и оказывается, что стены туннеля в самом конце расходятся в стороны, образуя просторную камеру. Тенан и Хемель влетают туда на полной скорости и почти сразу же останавливаются, подхваченные бестелесной силой. Крик смолкает, возвращается размеренный ход мыслей, но втулка продолжает падать. Тенан и Хемель следят за ее полетом. Только теперь они замечают присутствие здесь чего-то еще. Что-то смутно маячит в проеме туннеля. Какой-то бесформенный объект. Темная глыба на фоне яркого света. Втулке до объекта еще далеко, но уже сейчас видно, что она в него не попадет, пройдет мимо на небольшом расстоянии. Однако сблизившись, не успев разминуться, втулка и глыба неожиданно начинают двигаться навстречу друг другу, будто под действием сильного магнитного притяжения. Наконец втулка погружается в темную глыбу, и та жадно поглощает золотой блеск.

Наступает тьма, которую не способен развеять холодный свет в конце туннеля. Хемель и Тенан ощущают вокруг себя странное движение, будто перемещаются стены камеры. Их обдувают сильные потоки воздуха, создавая впечатление, что рядом движется нечто огромное – то, что невозможно увидеть. Страх тянет к ним свои холодные пальцы. Хемель и Тенан непроизвольно жмутся друг к другу, и тогда вокруг них вспыхивает теплый желто-красный свет, исходящий от некого волнистого объекта. Объект этот, скрученный в спираль внутри камеры, напоминает скелет гигантской рыбы-змеи, покрытой прозрачным чешуйчатым панцирем. Желто-красное свечение скользит по длинным тонким костям, клубится под панцирем, словно густой водяной пар. Хемель и Тенан понятия не имеют, что они в действительности видят, но страх медленно выпускает их из своих холодных пальцев.

Это заняло много времени.

– Панаплиан? – спрашивает изумленный Хемель.

Я давно вас жду.

– Как это «давно»? – удивился Тенан. – Ведь нас только что сюда толкнуло.

Время обманчиво.

– Скорее внешность, – ехидно замечает перус.

Зависит от того, кто, куда и как смотрит.

Тенан выгибает свой эктоплазматический вырост в сторону Хемеля, тот пожимает плечами и молчит, и потому перус приходит к выводу, что это он должен сообщить плохие новости.

– Не удалось.

Наоборот.

Посмотрите вниз.

Хемель и Тенан смотрят в сторону круглого выхода из туннеля. Теперь, в желто-красном сиянии Панаплиана отчетливо просматривается неуклюжая глыба, похитившая золотую втулку. Это голый полусогнутый человек, медленно вращающийся в воздухе с поджатыми ногами и согнутыми руками, прижатыми к груди. Какой-то миг замин и перус с радостью ожидают, что этим человеком окажется Друсс, но когда желто-красный свет падает ему на лицо, надежда тает.

Что вы видите?

– Тело Басала, – говорит Тенан.

Неужели?

После этого вопроса Панаплиана их уверенность исчезает.

* * *

Сознание Разата возвращается в тело. Утверждается в нем. Прилипает к его весу и знакомой тесноте панциря. Восстанавливает контакт с чувствами. Разат открывает глаза и слушает. Сквозь крошечные отверстия в стенках неиспользуемой тренировочной камеры льется слабый маслянистый свет, лениво кружится, как микроскопические крупицы липкого, ржавого золота. На миг Разату кажется, что ничего не изменилось, но вдруг он замечает, что вокруг слишком тихо, не слышно шума первого уровня Святилища, который должен был хотя бы отчасти долетать до камеры. Наступившая тишина настолько плотная и безупречная, что кажется, будто там, снаружи, за этими тонкими металлическими стенками никого нет.

Разат разгибает латунные трубки, которыми запер дверцу, и выходит из камеры. Он изумленно озирается. Здесь все еще много энку, но никто не двигается. Все неподвижно замерли. На ощупь они кажутся окаменевшими – твердыми, холодными, лишенными жизни. Их невозможно сдвинуть или заставить изменить положение. Лавируя между ними, Разат направляется к лестнице,