На далеких окраинах. Погоня за наживой - Николай Николаевич Каразин

русский крест „на далеких окраинах“, и церковный благовест возвестил, что эта вновь покоренная земля принадлежит нам»[108].

С иронией и осуждением относился Каразин к деятельности «ташкентцев» – к тому, что уже сделано («На далеких окраинах»), и к тому, что намечается сделать («Погоня за наживой»). В первом романе русский офицер в собрании коллег произносит речь, пафос которой сводится к тому, что Россия послала в Туркестан «поток умственных сил», расцвели «наука, искусство, торговля» – к услугам дикого народа[109]. Каразин с антипатией к своему персонажу и его речи воспроизводит этот спич, превратившийся в расхожий стереотип, один из основных в туркестанской колониальной мифологии.

Фабула романа «На далеких окраинах» построена на путешествии «ташкентцев» – предпринимателя Перловича и офицера Батогова, участника боевых действий в Туркестане, возвращающегося из России, через пустыню Каракумы, в Ташкент, а затем на изображении будней городской жизни русского Ташкента, представленного чиновничеством, купечеством и военным гарнизоном. Путешественники случайно познакомились в пути, на одном из перегонов которого им встретился разграбленный фургон с трупом и со следами захваченных в плен людей, а также с припрятанными деньгами. Находку поделили на двоих. Вокруг денег разворачивается интрига, складываются недоброжелательные отношения между Перловичем и Батоговым. Перлович пытается выгодно вложить деньги и избавиться от навязчивого присутствия Батогова, а лучше – устранить его физически; Батогов мечет банк, постоянно одалживаясь у Перловича и шантажируя его. Батогову не повезло: на свидании с местной кокоткой Марфой Васильевной он был атакован барантачами, местными разбойниками, и взят в плен. С этого момента сюжет развивается в двух плоскостях: жизнь русского Ташкента и жизнь Батогова среди туземцев. (Ряд современных критиков упрекал Каразина в том, что он совсем не знает нравов туземного населения и не изображает его, – это не так, пожалуй, именно в этом одно из достоинств этнографической прозы Каразина: он наблюдал, изучал и изображал местные типажи – они в избытке присутствуют в окружении Батогова.) В финале Батогову удается бежать из плена, он возвращается в Ташкент, приходит к Перловичу с требованием отдать деньги, чтобы выкупить ту угнанную в рабство женщину из фургона, с которой ему довелось повстречаться, будучи в плену. Перлович, угостив Батогова отравленной сигарой, расправляется с ним, таким образом освобождаясь от угроз и шантажа.

Сразу вслед за выходом второй части романа «На далеких окраинах» критик В.П. Буренин обвиняет Каразина, во-первых, в незнании «законов искусства», во-вторых, в склонности к грубым эффектам, которые якобы не имеют никакого отношения к местным реалиям: «Начало этого романа, как я имел случай заметить, обнаруживало в авторе некоторое дарование и обещало читателям впереди нечто, не лишенное интереса. На деле, однако же, оказалось, что автор, кажется, истощил в первой части весь живой материал своего рассказа. Вторая часть, появившаяся в октябрьской книжке „Дела“, представляет ряд притянутых за волосы безобразно-ужасных эффектов. Эти эффекты проникнуты таким азиатским характером, что они придутся по вкусу разве только одним коренным ташкентцам. Наблюдая удовольствие, с каким автор романа „смакует“ эти чисто-азиатские, отвратительно-грубые и, кроме того – скажу прямо – необыкновенно глупые эффекты, невольно приходишь к заключению, что ташкентская цивилизация положила на нашего романиста свое клеймо в весьма значительной степени»[110]. Рецензент имеет в виду сцену с отрубленной головой, эту сцену он называет «безобразно-ужасным эффектом», тогда как именно это действо становится паттерном русско-туркестанского текста (см. многочисленные воспоминания путешественников и туркестановедов, а также живописные полотна В.В. Верещагина). «Материал для этих эффектов он может отыскать в каком-нибудь путешествии по Японии: там эти вещи делают прекрасно, артистично», – продолжает Буренин. Эта филиппика носит признаки столичного снобизма, презрения к «азиатскому характеру» – по сути, это позиция типичного ориенталиста. Другой, тоже современный Каразину критик, Л-ич, обвиняя его в том же, в чем и Буренин, заключает: «А между тем действительная физиономия Ташкента совсем иная. Там, во-первых, далеко не так страшно, там живут и действуют типы, которые умеют <…> и без помощи отравленных сигар стирать кого им нужно с лица земли <…> дуэли не прерываются трагическим нападением хищников, а кончаются более мирно <…> Словом, там есть много действительно интересного, о чем г. Каразин не дает нам никакого понятия»[111] – полагаю, эти первые отзывы на роман Каразина имели, скорее, вид эскапады – провокационной, скандальной и при этом беспредметной, с абсолютным незнанием реального контекста.

В романе «Погоня за наживой» читатель вновь встречается с Перловичем. О Батогове здесь с теплом вспоминают гарнизонные офицеры. У Перловича теперь есть возможность развернуться на широкую ногу, что он и делает, – тайна его «первоначального капитала» ушла в могилу вместе с Батоговым. Появляется новый персонаж – предприниматель Лопатин, конкурент Перловича. Эта линия сюжета посвящена циничной, жестокой борьбе двух дельцов, идущих на подлоги, подкупы и убийства. «Кстати о разбойничьих нападениях, которыми злоупотребляет г. Каразин в романе: они, говорят, в настоящее время большая редкость в тех странах, которые украшает своими вымыслами наш романист»[112] – опять всезнайство господина Буренина, который в вопросах осведомленности о жизни в Туркестане в сравнении с Каразиным – абсолютный профан. (Он даже переиначивает заглавие романа Каразина – «В погоню за наживой».)

Другая линия сюжета, не менее циничная по своей интенции, посвящена заманиванию Лопатиным – из Петербурга в Ташкент – хорошенькой барышни в качестве своей содержанки. И третья линия сюжета – о двух господах «ташкентцах», познакомившихся в пути: один – Ледоколов, он едет в Ташкент спасаться от несчастной любви; другой – Бурченко, этот пытается запустить руки в недра нового эльдорадо: начать разработку каменноугольных шахт. Персонажи всех трех сюжетных линий романа так или иначе – ближе или шапочно – знакомы друг с другом, они пересекают ся в длинном путешествии на перекладных по дороге в Ташкент. А сам Ташкент вновь предстает в романе как русский колониальный город: наряду с вымышленными персонажами читатель может встретить и реальных, исторических: это предприниматели Захо, Первушин, Иванов, Филатов, Хлудов и др. Каразин повествует о том, что он хорошо знает, о тех, с кем был знаком в реальной жизни. Не менее подробно и многолико представлены местные типажи, с недоверием относящиеся к русским цивилизаторам.

По выходе двух романов Каразина критик П. Никитин писал: «Эти господа цивилизаторы, двинувшиеся на „далекие окраины“, принадлежат, главным образом, к двум категориям людей. Одни – деловые практики, разные Хмуровы, Перловичи, Лопатины, Бржизицкие, Катушкины с К°, – они ехали в Ташкент с целью просветить дикие племена, ознакомить туземцев с „вечными истинами“ общественной науки, с истинными потребностями „духа времени“, оживить торговлю, насадить и развить промышленность,