Кровавый век - Мирослав Попович

Захват Японией огромных пространств Восточной Азии идеологически оформляется как вариант похода угнетаемых колониальных народов («мирового села») против западной цивилизации, как поход азиатских национализмов против господства Англии и Америки.

Конечно, это – чисто пропагандистский документ, но в данном случае представляет интерес именно политическая риторика японской стороны.

В упомянутой конференции принял участие как наблюдатель премьер-министр «временного правительства свободной Индии» Субгас Чандра Бос. Чандра Бос, лидер индийских националистов пронемецкой ориентации, жил в Берлине. Он был отправлен на подводной лодке в Японию и выступил 4 июля 1943 г. в Сингапуре на съезде Лиги индийской независимости с декларацией о создании временного правительства свободной Индии. Съезд принял решение о создании индийской национальной армии. Правительство Чандра Боса было образовано 21 ноября, а 24 ноября он объявил войну США и Англии. Канцелярия правительства переехала в Бирму, в Рангун. Между прочим, в сегодняшней независимой Индии Чандра Боса кое-где уважают и называют его именем улицы.

Проблема Индии и арабского мира обсуждалась тайно между партнерами по антидемократическому блоку давно. Главная цель, которая была «основным стимулом военного руководства с самого начала войны в Великой Восточной Азии»,[581] заключалась в капитуляции Англии. Высадка на Британские острова откладывалась в связи с тем, что затягивалась война Германии на Восточном фронте и непосредственной задачей становилось в первую очередь поражение Англии в Индии, где антианглийские настроения были чрезвычайно сильными. В январе 1942 г. «ответственность за проведение политики в отношении Индии японская ставка возложила на военный отдел, то есть адмиралы перевели индийскую проблему на генералов. Но сил для военных действий в Индии японская армия не имела, и потому она рассчитывала на «политические решения». 18 января 1942 г. было заключено «японо-немецко-итальянское военное соглашение», согласно которому Индия входила в сферу действий Японии, – за исключением региона нижнего течения Инда и прилегающих территорий, которые примыкали к южным границам Афганистана и Ирака. Их немцы и итальянцы оставляли за собой. 15 февраля этого же года японцы завершили захват Сингапура, а на следующий день Тодзио в парламенте сделал заявление по поводу Индии, где между прочим сказал: «Наступил удобный момент: Индия, которая имеет тысячелетнюю историю и богатые культурные традиции, должна освободиться от тиранического гнета Англии и начать строительство в сфере процветания Великой Восточной Азии. Японская империя рассчитывает, что Индия возобновит свое давнее положение – станет Индией индусов; Япония будет оказывать всевозможную помощь патриотическим силам этой страны. Если же Индия не обратится к своей истории и традициям, поддастся обману сладких речей и подачек со стороны Англии, она надолго потеряет удобный повод возродить индийскую нацию».[582]

Призывы к «возрождению нации» не были услышаны индийцами, хотя индийская сторона воспользовалась японской угрозой целостности Британской империи и начала тяжелые переговоры об изменении статуса Индии. Характерно, что все упомянутые шаги по установлению «содружества» в широких пределах «Великой Восточной Азии» Япония сделала только осенью 1943 г., когда уже началось наступление американцев – еще в июне 1942 г. японский флот при неудачной попытке захватить о. Мидуэй потерпел тяжелое поражение, масштабы которого старательно скрывались от населения; с июня Япония на море перешла к обороне, в августе 1942 г. потерпела поражения на Соломоновых островах, в ноябре на о. Гуадалканал. Характерно, что, несмотря на поддержку японцев индонезийскими националистами (Сукарно и др.), Япония так и не осмелилась дать Индонезии хотя бы призрачную независимость. В действительности все широкие жесты Японской империи относительно соседних народов были достаточно прозрачными политическими маневрами. Японский оккупационный режим, в частности в Китае, был крайне жесток, и господство «своего» молодого хищника в конечном итоге воспринималось «Великой Восточной Азией» как военная агрессия и кровавое насилие.

Ахмет Сукарно

Каждая страна «Оси» стремилась создать собственную большую империю, основанную на насилии, и все больше этих стран эволюционировали в сторону расистского национализма. Как и нацисты в Европе, итальянские фашисты в Африке, японцы в Азии не сумели воспользоваться результатами националистических движений, направленных против Запада, и превратили лозунги солидарности народов колоний в чистую пропагандистскую риторику. Националистические европейские лидеры, которые получили из рук Гитлера эрзац независимости, практически играли роль коллаборационистской администрации. Это касается, в частности, лидеров Словакии из радикально правой партии о. Андрея Глинки и его преемника о. Йозефа Тисо, сыгравшего позорную роль в дни расправы над демократической Чехословакией и не менее позорно проводившего политику сотрудничества с нацизмом в войне, а также националистического диктатора Хорватии Анте Павелича, который с садистской жестокостью реализовал усташский вариант фашизма.

Вопреки традиции, согласно которой цели войны в ходе военных действий не провозглашались по крайней мере открыто, президент Рузвельт серьезно работал над формулировкой общих целей войны еще перед вступлением в нее Соединенных Штатов. В январе 1941 г. он выступил в Конгрессе с речью, которая получила позже название «Декларация четырех свобод». В ней Рузвельт, в частности, сказал:

Э. Роммель и солдаты индийской дивизии СС

«Главные вещи, которые ожидает наш народ от своей политической и экономической системы, просты. Это:

Равенство в возможностях для молодежи и других возрастных групп.

Работа для тех, кто может работать.

Помощь для тех, кто в ней нуждается.

Установление пределов привилегий для немногих.

Сохранение гражданских свобод для всех.

Использование достояния научно-технического прогрессса для расширения и неуклонного повышения уровня жизни.

Это простые, но чрезвычайно важные задания, которых нельзя выпускать из поля зрения в водовороте невероятных событий современной жизни. Внутренняя мощь и стойкость экономической и политической системы будет зависеть от того, в какой мере она оправдает эти ожидания…

В будущем, которое мы стремимся сделать безопасным, мы надеемся на установление мирового порядка на принципах четырех краеугольных человеческих свобод.

Первая – свобода слова и высказывания – повсюду в мире.

Вторая – свобода каждого человека чествовать Бога удобным ему способом – повсюду в мире.

Третья – свобода от лишений, что в мировом контексте означает экономическое благосостояние, которое обеспечит достойную и мирную жизнь граждан всех держав мира.

Четвертое – свобода от страха, что в мировом контексте означает повсеместное сокращение разоружений до такого уровня и таким тщательным выверенным способом, что ни одно государство не будет в состоянии осуществить акт физической агрессии против любого своего соседа – где угодно в мире.

Это не перспектива далекого тысячелетия. Это четко очерченная основа для модели мира, которую можно достичь в наше время, при нашем поколении. Такая модель мира является откровенным отрицанием так называемого порядка тирании, который диктаторы пытаются навязать с помощью взрывов бомб.

Такому новому порядку мы противопоставим высшую концепцию – строй, который основывается на морали. Здоровое общество способно одинаково бесстрашно противостоять планам мирового господства и заграничным революциям».

Президент США Ф. Рузвельт подписывает документ об объявлении войны Японии

9 августа 1941 г. Рузвельт и Черчилль встретились около берегов Нью-Фаундленда, куда они прибыли на военных кораблях. Это была первая встреча лидеров обеих держав после 1919 г., – так называемая Атлантическая конференция. В ходе конференции достаточно поверхностно обсуждались детали военного сотрудничества, зато – неожиданно для Черчилля – много внимания президент посвятил общим идеологическим вопросам. Позже историки стран советского блока старательно обходили эти общие вопросы, обращая внимание в первую очередь на скрытые практические контексты деклараций. Главным документом, однако, стала так называемая Атлантическая хартия, в которой нашли воплощение идеи, изложенные Рузвельтом в Конгрессе.

Черчилль отнесся к Атлантической хартии сдержанно. В докладе своему правительству 11 августа он говорил: «Президент… уделяет большое значение общей декларации, которая, по его мнению, повлияет на формирование общественного мнения в Соединенных Штатах… Можно трактовать это как преходящую и частичную декларацию о военных целях, рассчитанную на то, чтобы заверить все страны в правильности наших целей, а не как законченное здание, которое построим только после победы».[583] Профессиональный парламентский оратор, консерватор, чуждый привычке подстраивать политику под принципы, Черчилль не воспринимал общую риторику как формулировку целей войны. А между тем для Рузвельта это были настоящие, реальные, не утопические (подобно коммунистически-революционным) цели, которым должно было быть подчинено послевоенное устройство мира.