Кровавый век - Мирослав Попович

Украина воевала с оккупантами. В землю легло 5 миллионов ее сыновей и дочерей. Больше двух миллионов были вывезены в рабство в Германию. Выбор Украины в пользу «советской власти», «советов», какой бы эта власть ни была, был определен природой нацизма.

В декабре 1940 г. ОУН приняла Манифест, в котором писалось:

«Призываем всех Шумскистов, Хвылевистов, УКАПистов,

Призываем всех украинских коммунистов, членов и сторонников националистической оппозиции,

Призываем всех комсомольцев-националистов,

Призываем членов и сторонников всех бывших украинских партий.

Призываем всех украинцев-самостийников стать в одном революционном фронте в борьбе за самостоятельность и соборность Украины и за самостоятельность всех народов, порабощенных Москвой, – которую организует и ведет ОУН под руководством Степана Бандеры».[585]

Не было в 1940 г. уже ни шумскистов, ни хвылевистов. А те, кто прошел тернистый путь Украины и уцелел, ни в коем случае не хотел, чтобы его имя ассоциировалось не только с ОУН – но даже с идеей «самостийной» Украины.

Весной 1945 г. писатели Юрий Яновский и Юрий Смолич были в командировке на Закарпатье; они ехали на лошади из Хуста в Ужгород, и к ним на телегу попросился юноша лет семнадцати – местный гимназист. «Узнав, что мы «радянцы», он сразу перешел в наступление, выражая свое сожаление, что ему не привелось «за волошинщини» «уйти в родную закарпатскую Сечь». Яновский сразу начал возражать, доказывая, что сама идея «самостоятельной» Украины – бессмыслица, потому что тот «самостийницкий» путь сразу же заведет украинское государство в лапы немецких или венгерских реакционеров и капиталистов. Он пытался доказать парню, что это идея антинародна, потому что является творением кучки контрреволюционно настроенной интеллигенции, а в народе не имеет поддержки. Все эти аргументы не повлияли на гимназиста…»[586] Разгневанный Яновский остановил телегу и велел парню слезть.

А ведь это был Юрий Яновский, романтик и пылкий украинский патриот, неоднократно битый коммунистической критикой за «националистические ошибки»! И украинский писатель Смолич повторял «аргументы» против собственной национальной самостоятельности уже на старости лет, подытоживая жизнь!

В конечном итоге, в его словах был и искренний страх перед национальной самостоятельностью, унаследованный украинской интеллигенцией в предвоенные и военные годы: выступление за политическую самостоятельность Украины воспринималось даже лучшими ее людьми из советского лагеря как выступление против СССР и, следовательно, за фашизм, – и даже в 1945 г., когда фашизму пришел конец.

Следует отметить, что политическая жизнь Западной Украины перед 1939 г. была очень разнообразной, и ОУН как террористическая организация не имела подавляющего влияния на украинскую общественность. Монопольным стало влияние ОУН в Западной Украине в годы войны, и то благодаря НКВД. Полностью разгромив всю политическую и общественную структуру западно-украинского общества, сталинский режим оставил только подполье, а оно было, естественно, оуновским. ОУН сохранила законспирированную сеть и систему связей, свои курени и сотни – и унаследовала то, что осталось от полуспортивных, полувоенных организаций «Луг», «Просвита», культурничества с библиотеками и клубами, драмкружками и хорами, наконец, связи с греко-католическими священниками во Львове и в сельских приходах. Все, что было когда-то просто украинской национальной общественной жизнью и что не смогли разрушить сразу советские оккупанты, превратилось в опору военизированной террористической Организации украинских националистов и действовало под девизом «Построишь независимое украинское государство или сгинешь в борьбе за него».

Чрезвычайно показательно воспоминание одного волынского крестьянина о своем дяде: «Мой дядя Иван, простой сельский парень, неженатый, не был ни в каких организациях. Живя в пригородном селе Теремно, часто ходил в Луцк, чтобы увидеть, услышать, что это за советы, которые нас освободили. Своими глазами видел, что это за Красная армия, как одеты солдаты, как красноармейцы за бесценок скупали разные промтоварные вещи и отправляли в Россию. Однажды у него состоялся словесный спор с офицером Красной армии, в ходе которого дядя Иван сказал: «Вы голы и босы, у вас ничего нет, а вы хвастаетесь, что у вас всего много». За это его арестовали и бросили в Луцкую тюрьму. Никто не знает, был ли суд или нет. 23 июня всех, кто был в тюрьме, энкаведисты расстреляли».[587]

Расстрелы в тюрьмах НКВД. Июль 1941 года

Здесь, в этой простой житейской истории, отображена суть процессов на западных землях Украины, которые закрепили влияние ОУН накануне войны. Встречали Красную армию в 1939 г. с большей или меньшей осторожностью, но все же как освободительницу от ненавистного польского господства. Полтора года было достаточно, чтобы советская власть полностью потеряла политический кредит. Освободители пришли в бедную, по европейским стандартам, Польшу как из голодного края, вскоре вынося из магазинов все и познакомив местных жителей с «очередью» (которую на Волыни выразительно назвали затылок). Но начались и более страшные вещи: вслед за польскими «осадниками»-колонистами и лесниками пришла очередь местной украинской политической, общественной и культурной верхушки, которую без разбора на всякий случай пересажали в тюрьмы, а затем при отступлении вместе со случайно задержанными зверски поубивали. Сталинский режим сделал все, чтобы во главе сопротивления красному тоталитаризму стало красно-черное подполье.

Не следует, однако, видеть в этом какую-то «ошибку» коммунистического режима: истребление нормальной, легальной политической сферы и выживание хорошо законспирированного непримиримого подполья – естественный процесс для тоталитарного строя, который знает только крайне политически поляризованное общество.

Каким было идейно-политическое лицо довоенного и военного украинского национализма?

Очень важно замечание Лысяка-Рудницкого относительно политического и духовного родства украинского национализма: «Ближайших родственников украинского национализма следует искать не столько в немецком нацизме или итальянском фашизме – продуктах индустриальных и урбанизированных обществ, сколько среди партий этого типа у аграрных экономически отсталых народов Западной Европы: хорватские усташи, румынская Железная Гвардия, словацкие глинковцы, польский ОНР (Obóz Narodowo-Radykalny) и тому подобное. Украинский национализм был явлением генетически самостоятельным, хотя в своем развитии он испытывал бесспорные влияния со стороны соответствующих чужеземных образцов. Символическое значение имело заимствование украинским национализмом некоторых параферналий движения (например, форма приветствия).

Исследователи феномена украинского национализма почему-то не вспоминают его непосредственного образца – террористической организации Пилсудского, боевого крыла «ППС-правицы». У поляков «получилось» то, о чем мечтало украинское самостийництво, – в момент развала немецкой оккупационной системы в 1918 г. небольшая военная организация Пилсудского смогла организовать властную ячейку, создавшую потом в провозглашенном почти фиктивном «польском государстве» военно-политическую структуру. Специфическая галичанская оценка причин гибели украинской государственности заключалась в восточноукраинском «атаманстве». С точки зрения дисциплинированных галичан, извечное степное анархическое наследие, нерешительность и традиционная украинская мягкость привели к очередной «руине». Поляки же были решительны и дисциплинированы, они не разговаривали, а действовали, и у них «получилось».

Расизм и антисемитизм не были существенно присущи украинскому интегральному национализму, но в 1930-х гг. сочинения некоторых националистических публицистов не были лишены антисемитских мотивов, в то время как другие авторы, близкие к национализму, разрабатывали проблематику «украинской расы».[588]

Здесь мы стоим перед феноменом террористической организации, которая и сегодня является фактором мировой истории. В структурах типа ирландской ИРА или исламских террористов есть военное и политическое крыло, причем военное имеет тенденцию к подчинению себе политического, легального. В Польше дошло до раскола – легальная надстройка ППС, «левица», в значительной мере интеллигентская, не приняла националистическую диктатуру и даже пошла к КПП, тогда как боевики-«правица» сознательно искали опору в иностранных военных структурах.

Но если продлить аналогии и сравнивать ОУН с ППС-правицею, то почему бы не пойти дальше и не вспомнить российских эсеров и боевиков Азефа – Савинкова? Не похожи ли украинские националисты больше на российских эсеров, чем на глинковцев и усташей?