Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

Минерве, появились повсюду — на картинах, в газетах, монетах, печатях, альманахах, флагах, флюгерах, обоях и мебели.

Все эти значки и изображения были призваны нести моральные и политические послания. Революционеры постоянно прерывали работу над конституцией и военные кампании, чтобы часами сидеть за написанием своих портретов или разрабатывать всевозможные эмблемы, латинские девизы и памятные медали. Одной из самых известных созданных ими эмблем стала Большая печать Соединённых Штатов (чаще всего её можно увидеть на однодолларовой купюре).

Франклин, Джефферсон и Джон Адамс попробовали себя в роли дизайнеров — это говорит о том, какое значение они придавали иконам Революции. Франклин предложил библейскую сцену, где Моисей «поднимает свой жезл и разделяет Красное море, а фараон в своей колеснице переполнен водами». Джефферсон предложил аналогичную библейскую сцену — «Дети Израиля в пустыне». Адамс предложил Геркулеса, наблюдающего за выбором между Добродетелью и Ленью, самой популярной эмблемой в XVIII веке. Поскольку эти эскизы оказались «слишком сложными», как признался Адамс, Конгресс передал работу секретарю Континентального конгресса Чарльзу Томсону, который в итоге и разработал нынешнюю печать. Изображённый на одной стороне орёл был символом империи. Пирамида на другой стороне, возможно, заимствованная из масонской символики, олицетворяла силу новой нации. Всевидящее око на реверсе означало провидение. А латинские девизы Novus Ordo Seclorum — «новый порядок веков» и Annuit Coeptis — «Он позаботился о нас» — были взяты из Вергилия.

Хотя многие американские лидеры стремились использовать искусство для поддержки революции, никто не мог сравниться с Чарльзом Уилсоном Пилом в создании икон. Он стал динамо-машиной, работающей на благо патриотов, и только за 1776 год написал шестьдесят пять картин. Он был необычным человеком — в то или иное время художником, политиком, учёным, мастером и шоуменом, но при этом всю жизнь оставался, по словам Бенджамина Латроуба, «мальчиком во многих отношениях» в своём оптимизме и энтузиазме.

Пиль начал свою жизнь как подмастерье седельщика, пробовал себя в качестве обойщика, серебряных дел мастера, ремонтника часов, но в конце концов перешёл к написанию портретов за деньги. В отличие от Копли и Трамбулла, Пил никогда не терял ощущения, что его живопись — это своего рода ремесло или «бизнес», не так уж сильно отличающийся от того, что он называл «другими своими ремеслами». Некоторые дворяне-покровители, впечатлённые его художественным талантом, отправили его в 1767 году в Лондон для обучения у Бенджамина Уэста. Вернувшись в Америку в 1769 году, он с головой окунулся в революционное движение. Его радикализм стоил ему портретных заказов от богатых филадельфийцев, и по окончании войны он официально отказался от политики и посвятил все свои силы живописи (только портретов Вашингтона было написано шестьдесят), науке и воспитанию своей огромной художественно настроенной семьи, включая таких выдающихся и пророчески названных сыновей, как Тициан, Рембрандт и Рафаэль. К 1780-м годам он принимал активное участие во множестве проектов, начиная с чучела Бенедикта Арнольда и заканчивая триумфальной аркой высотой в сорок футов, проходящей по Маркет-стрит в Филадельфии и освещённой тысячей ламп. К сожалению, на сайте арка загорелась и была разрушена, а её создатель едва не погиб. Но подобные катастрофы не умерили энтузиазма Пила. Так или иначе он участвовал почти во всех гражданских церемониях Филадельфии в 1780–1790-х годах.

Самым известным творением Пила стал его музей, призванный, по его словам, содействовать «интересам религии и морали путём расположения и демонстрации произведений природы и искусства». Открывая его в 1786 году вместе со своим братом Джеймсом, он знал, что главным оправданием его деятельности должно стать просвещение публики в духе просвещённого республиканизма. Пиль добавил к своей филадельфийской галерее картин, особенно с изображением вождей революции, несколько окаменелостей и коллекцию чучел птиц и диких животных. Когда интерес к этому зверинцу возрос, Пил включил в него миниатюрный театр с прозрачными движущимися картинками.

В 1802 году музей был переведён в Дом штата Пенсильвания (ныне Индепенденс-холл), где он стал доходным заведением, посещаемым тысячами посетителей. В отличие от европейских музеев, которые, как правило, открывали свои экспозиции только для избранных или привилегированных групп, соответствующих европейским иерархическим обществам, музей Пила был задуман как республиканское учреждение, открытое для всех, кто мог заплатить двадцатипятицентовую входную плату. Пиль хотел, чтобы входная плата была небольшой, «потому что если музей будет бесплатным для всех, кто может его осмотреть без затрат, — говорил он, — он будет переполнен и злоупотреблён, а с другой стороны, если доступ к нему будет слишком затруднён, он потеряет свою полезность, которая заключается в предоставлении общей информации». К 1815 году музей Пила привлекал около сорока тысяч посетителей в год.

Помимо мамонта, которого он эксгумировал в 1802 году, Пил продолжал добавлять все новые и новые существа и диковинки в свой музей, который он хотел назвать «Храмом мудрости», но отказался от этого, боясь оскорбить религиозные чувства. Его музей стал хранилищем образцов и артефактов, собранных официальными исследователями Запада, включая экспедицию Льюиса и Кларка. Он надеялся, что его музей «представит взору мир в миниатюре» и научит посетителей общей конструкции и рациональности Вселенной. Созерцание «прекрасного единообразия в бесконечном многообразии существ», — сказал он в своей знаменитой речи 1800 года, — «возвысит нас над самими собой». Его взгляд на вселенную был основательно таксономическим. Он даже размещал свои портреты над шкафами естественной истории, чтобы подчеркнуть естественный порядок в мире, где господствует человек. Он надеялся, что на примере гармонии природы маленькие дети научатся воздерживаться от «жестокого или бессмысленного мучения» насекомых и других природных существ. Такие знания, по мнению Пила, будут способствовать «воспитанию и распространению, по мере взросления, благожелательного отношения к своим собратьям».

ВСЕГДА целью любого культурного мероприятия в послереволюционные годы было воспитание правильных чувств у зрителей. По словам Джефферсона, «подражание», когда человек видит образцы добродетели и стремится превзойти их, является лучшим средством воспитания добродетели в обществе. Поощрялось всё, что могло вызвать патриотические и республиканские чувства, например, просмотр статуи Вашингтона или одного из его многочисленных портретов, и критиковалось всё, что напоминало о европейской распущенности и роскоши, даже такое, казалось бы, безобидное, как полумесячные чайные собрания в Бостоне в 1780-х годах. В 1783 году Джереми Белкнап призвал Конгресс выставить все трофеи, захваченные у англичан во время войны, поскольку их вид «раздует пламя свободы и независимости». В 1787 году новоанглийские основатели Мариетты (штат Огайо), стремясь вдохнуть в новых поселенцев правильный дух, назвали общественные площади города Капитолием и Квадрану в подражание Римской республике. С такой же надеждой привить правильные республиканские взгляды Джефферсон в 1780-х годах предложил несколько необычных классических