В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

– Имею честь глядеть на господин и госпожа Иванов?

– Точно так-с, – ответили в один голос супруги, причем Глафира Семеновна прикрыла свою укушенную губу платком.

– Хуан Педро Франциско Себастьян де Мантека… – проговорил офицер и еще раз поклонился.

Глафира Семеновна, все еще придерживая платок около губы, протянула ему руку и, указывая на стул, сказала:

– Прошу покорно садиться.

Все сели. Капитан опять начал:

– Друг мой и учитель отец Хозе Алварец послает от он своя поклон. Мы були здесь, и он хочел сделать рекомендацион до ваш экселенц, но…

– Знаю, знаю… Мы получили карточку падре Хозе и ждали вас, – перебил его Николай Иванович.

Капитан сделал еще поклон, сидя, и продолжал:

– Я лублю русски… Я учаю русски язык от падре Хозе, но я совсем не видаль русски люди. Я очень рада, что теперь виду русски люди.

– И нам очень приятно познакомиться с испанцем, говорящим по-русски, – был ответ.

– Я тоже рада иметь практик в разговор с настоящи русски люда. Я… я очарован от мадам экселенц и ви.

При слове «экселенц» Николай Иванович важно поднял голову и поправил галстук. Затем он открыл портсигар и протянул его капитану.

– Курить не прикажете ли, капитан? Вот русские папиросы, – сказал он.

– А! Добре… Я рада… Я не курил… Я не видал русска табак… Я бул в Америке… Я бул в Япония… Я бул Китай… Бул в Англия… и не… не… не бул в Руссия… Хочит ни испаньольски сигарет? Добри сигарет.

Он взял папироску из портсигара Николая Ивановича и раскрыл свой портсигар с папиросами, но не закуривал и спросил Глафиру Семеновну:

– Станет от мадам экселенц… пермисион?

Он заглянул к себе в шляпу, на дно ее, и сейчас же перевел французское слово «пермисион» на русское, произнеся: «позволени».

– Пожалуйста, пожалуйста, курите. Я давно уже обкурена моим мужем.

Тут Николай Иванович успел заметить, что в треуголке у капитана маленький листок бумаги с написанными на нем русскими словами, куда капитан и заглядывает в трудные моменты разговора.

Капитан закурил папиросу, затянулся и сказал:

– Добр табак. Вы, экселенц, из Петерсбург?

– Из Петербурга, из Петербурга…

– О, как я хотит видеть Петерсбург! О, как я хотит видеть Москва!

Капитан торжественно поднял правую руку кверху и спросил супругов:

– Петерсбург больше добр, как Мадрид?

– У нас громадная река Нева, а здесь этот самый Манзанарес… Наконец…

Николай Иванович искал выражений, чтобы не обидеть испанское чувство, но капитан при слове «Манзанарес» махнул рукой и воскликнул:

– О, Манзанарес! Это, это… – Он сделал гримасу.

– Да и я скажу, что Манзанарес стоит в собаку кинуть. Охота вам упоминать об нем в географиях! У нас в Петербурге река Мойка лучше. А Мадрид город хороший… Только вот москиты эти самые… Вуаля… Вот… – И Николай Иванович указал пальцем на опухоль под глазами. – Это Биарриц… Электрический угорь, – дотронулся он указательным пальцем до одного глаза. – А это Мадрид… москиты.

– И меня изукрасили в губу ваши москиты, – прибавила Глафира Семеновна и отняла от губы платок.

– Москес? – воскликнул капитан, всплеснув руками, и покачал головой. – Надо масло от… от… от камфор…

– Камфарное масло? – оживленно заговорила Глафира Семеновна. – Да-да, это прекрасное средство, а мы, вообразите, по совету здесь, в гостинице, уксусом примачивали. Уксус… Винегр…[314] – прибавила она. – Послушай, Николай Иваныч, надо сейчас же послать в аптеку за камфарным маслом…

– Вуй, вуй… Господин капитан, экриве[315] для аптеки… пур фармаси… Камфарное масло. Напишите по-испански, как камфарное масло называется, а мы пошлем.

Николай Иванович протянул капитану свою записную книжку и карандаш. Тот написал.

В коридоре звонили, и мужской голос что-то кричал.

– Это к завтраку звонят, – сказала Глафира Семеновна. – Капитан… вы наш гость… Позвольте нам предложить вам позавтракать с нами.

– Дессаюно[316] – по-вашему… по-испански… – подхватил Николай Иванович.

– Сси, сси, экселенц, – улыбнулся капитан, поклонившись. – И я знай по-русска: заутракт, обиед, полдник, уж… уж… ужан… ужин. Благодару… Я голоден… Я хочу кусать.

Глафира Семеновна приглашала капитана жестом отправляться завтракать.

Он подал ей руку, и они пошли.

LXXVIII

Завтрак прошел довольно оживленно. Николай Иванович хотел непременно угостить капитана Мантека русской водкой, но таковой в гостинице не оказалось. Ему предлагали джин, виски, но он от всего отказался и спросил бутылку самого лучшего хереса.

– Самого лучшего, капитан. Переведите им по-испански.

Капитан перевел. Официант поклонился и ринулся исполнять требуемое.

– Постойте… – удержал официанта за рукав Николай Иванович. – Как же это вы русской водки вдовы Поповой или купца Смирнова не держите! – выговаривал он официанту. – Теперь русскую водку везде за границей держат. Держите джин, виски, а русской водки нет. Россия – эдакое громадное государство, водкой славится, а вы водки не держите.

Официант стоял выпуча глаза и слушал, разумеется ничего не понимая.

– Капитан, переведите, пожалуйста, этому лакею, – закончил Николай Иванович.

Капитан, насколько мог, перевел.

За хересом беседа сделалась оживленная. Она велась на русском языке с примесью французских слов. Капитан, уже не стесняясь, вынул из кармана маленькую рукописную книжечку словаря общеупотребительных русских слов и фраз и то и дело прибегал к ней. Очевидно, желание научиться говорить по-русски было у него страстное. Он то и дело повторял:

– О! я очень рада, что имею практик говорить русски язык с хороши луди.

Говорил он по-русски все-таки лучше своего учителя падре Хозе Алвареца. Тот, как профессор всех славянских наречий, путал с русскими словами слова польские, болгарские, сербские и чешские; капитан же, изучая только русский язык, употреблял исключительно русские слова.

Как и падре Хозе Алварец, капитан, расспрашивая супругов о России, задавал вопросы: ходят ли по улицам в Петербурге белые медведи, едят ли казаки сальные свечи, можно ли в Москве ходить летом без шубы и т. д.

Наконец капитан спросил супругов:

– Где ви бил на Мадрид? Что ви видел на Мадрид, экселенц?

– Мы ездили по городу и осматривали его, были на Прадо, в парке, побывали в двух церквах, – отвечала Глафира Семеновна.

– В кролевски музеум бил?

– Нет, – сказал Николай Иванович. – Да что там такого особенного-то? Старинные картины.

Капитан покачал головой и сделал большие глаза:

– Ах, это перви музеум в весь мир! Рубенс, Ван Дик, Рафаэль, Корреджио, Тинторет, Тициан, Рибера, Веласкес, Поль Веронез…

– Довольно, довольно… Ну тогда поедем смотреть.

– Сейчас после заутрак поедем смотреть. Это перви, самы перви музеум!

– Я говорила тебе, что здешние картины славятся на весь мир, – заметила мужу Глафира Семеновна. – В путеводителе об этом музее несколько страниц напечатано. Непременно надо ехать, а то сочтут за диких.

– Да поедем, поедем. Разве я