В гостях у турок. Под южными небесами - Николай Александрович Лейкин

наблюдать за работой какой-то молоденькой копировальщицы в кокетливо надетой красной испанской фуражечке, пришпиленной к косе бронзовой шпагой.

Начались картины итальянской школы. Капитан начал читать Глафире Семеновне чуть не лекцию об этой школе.

– Итальянска схола имеет много делени, мадам Иванов, – говорил он, заглядывая в каталог. – Схола от Венеция, схола от Флоренца, схола от Болонья, схола от Неаполи, схола от Парма и схола от Ром.

– Про какой такой ром вы ей рассказываете, капитан? – подвернулся к ним Николай Иванович. – Разве ром – испанское вино? Ведь ром, кажется, ямайский. Ямайка…

– Чего ты суешься? Чего ты ввязываешься в разговор, не узнав, в чем дело! – накинулась на мужа Глафира Семеновна. – Разве у нас о вине речь! Только конфузишь меня перед капитаном.

– Однако я слышал, что капитан в разговоре про ром упомянул.

– Капитан ошибся! Нужно было сказать по-русски «Рим», а он сказал по-французски «Ром».

– Да-да-да. Рим-то ведь по-французски Ромом называется. Стало быть, я правильно слышал слово «ром». Ну, пардон, что не в точку…

Пошли картины Тициана, Леонарда ди Винчи.

– Рафаэль Санцио! – воскликнул капитан.

– Да-да… Рафаэль… Я много слышала… – подхватила Глафира Семеновна, смотря больше на самого капитана, чем на картины.

К двум картинам Рафаэля «Святое семейство» и подойти близко было невозможно. Их загораживали целые городки художников-копировальщиков с их мольбертами, табуретами, ящиками красок. Как пики, мелькали муштабели, как военные щиты, выставлялись палитры. Приходилось или протискиваться между художниками, или смотреть на картины издали. Николай Иванович взглянул на одну из картин «Святое семейство» и сказал:

– Картина знакомая. Я ее сколько раз у нас в Петербурге видел.

– Да ведь то в снимках, в копиях, а это настоящая, оригинал.

– Краски полиняли, – проговорил супруг, чтоб что-нибудь сказать.

Капитан стоял около Глафиры Семеновны и, любуясь картиной, разъяснял:

– Нет цена на эта картина… Никакие деньги… Ни за каки деньги сделать оценка невозможно. Нет цена…

– Понимаю, понимаю. Конечно же, это драгоценность.

Николай Иванович подошел к жене, подмигнул ей и произнес:

– Не довольно ли? Не пора ли на воздушок?

– Как пора! Надо все осмотреть! Все-все, – возвысила она голос и умильно взглянула на капитана, как бы ожидая от него одобрения своим словам.

– Нет, я к тому, что ведь остальное можно осмотреть и завтра, а теперь лучше в какой-нибудь капернаум прокатиться перед обедом.

– Нет-нет! Мы должны осмотреть все. Не правда ли, капитан?

Тот пожал плечами.

– Ну, тогда вы смотрите, что вам интересно, а я присяду и отдохну, – сказал Николай Иванович и опустился на триповый диван.

Кончилась картинами Луки Жиордана итальянская школа, и начались голландская с Рембрандтом и, наконец, фламандская. Пошли картины Рубенса, Ван Дика. Капитан, оставшись один с Глафирой Семеновной, бросил на нее свой томный взгляд и прошептал:

– Ваш муж, господин Иванов, есть большой прозаик.

– Да… Он немножко того… Он философ… Нет, не то… Как бы вам сказать… Он, он… Он материалист – вот что он.

– Сси, сси… Материалист, прозаик… Но ви… ви, мадам Иванов…

– У нас характеры разные… Мы часто не сходимся характерами.

– Ви другой женщина, мадам.

Капитан бросил на нее второй томный взгляд. Она вспыхнула и отвечала:

– Я люблю поэзию, я люблю художества.

– Сси… сси… сеньора. Ви имеете много сентимент, много… Как это?..

– Вы хотите сказать: чувств. Я женщина, а он мужчина.

– Чувств, чувств… Сси, сеньора. Много, много чувств!..

Капитан схватил ее за руку и крепко пожал ее руку. Она уже пылала, как маков цвет, и говорила:

– Полноте, полноте… Что вы!

– Я лублу такой дам… Но ваш муж…

– Мой муж хороший человек, но он именно прозаик и бывает иногда грубоват, – начала выгораживать Глафира Семеновна мужа, а сама думала: «Нет сомнения, что капитан начинает ухаживать за мною. Но неужели я могу нравиться ему… с этой несчастной укушенной губой?»

Шли Рембрандты, Ван Дики, Теньеры… Но Глафира Семеновна хоть и смотрела на произведения их кистей, но мало что видела… Она думала о капитане, о своей губе. Мысли путались.

«Впрочем, что ж губа? Губа ведь это временно… – мелькало у ней в голове. – Завтра опухоль будет меньше, а послезавтра и совсем исчезнет. Капитан все это очень хорошо понимает. Он бывал в Японии, в Китае. Но какой прекрасный человек! Какой у него нежный голос… А глаза, глаза… Прямо, можно сказать, огненные… И брюнет, брюнет, как вороново крыло!»

Она прикрыла свою губу носовым платком и с восторгом посмотрела на капитана.

«Прелесть, что за мужчина!» – сказала она себе мысленно и тяжело вздохнула.

Вздохнул и капитан. Фламандская школа кончилась. Начались картины старинных немецких художников и французских.

– Немецки схола, а там французски… – сказал капитан.

– Слишком много впечатлений, слишком, – говорила Глафира Семеновна. – Я устала, и многое у меня как-то мелькает… – Она сделала жест перед глазами.

– Там еще скульптюр… – произнес капитан, указывая в пространство.

– Нет, скульптуры уж можно посмотреть завтра, а теперь осмотрим наскоро картины и поедем куда-нибудь в другое место. Видите, какой у меня муж! Ему скучно.

– О, муж! Ваш муж… – Капитан покачал головой.

Они осмотрели наскоро картины и подошли к Николаю Ивановичу. Тот сидел на диване с открытым ртом и посапывал. Он спал.

– Боже мой! Вот варвар-то! – проговорила Глафира Семеновна, разбудила его и сказала: – Как тебе не стыдно спать в таком месте. Срамник. Вставай… Мы все осмотрели… Кончили… Поедем куда-нибудь… Куда ты хотел?

Супруг поднялся с дивана и, щурясь на свет, произнес:

– Стомило маленько… Уж вы извините, капитан… Сегодня рано встали… Ездили в ваш собор… в катедраль…

Они направились к выходу. Капитан подал Глафире Семеновне руку. Николай Иванович шел сзади их и позевывал.

LXXXI

В музее супруги Ивановы пробыли не более двух часов. Выходя из музея, Николай Иванович бранил в душе капитана, что он долго задержал их в одном месте, но все-таки расстаться сейчас с капитаном не хотел. Присутствие капитана ему нравилось. Он ему все-таки служил компаньоном для выпивки за завтраком. Мог служить таким же компаньоном и за обедом, и вечером, тем более что и Глафира Семеновна будет смотреть на него, Николая Ивановича, снисходительнее, если он будет пить с гостем, то есть с капитаном.

– Никуда сегодня вас, Иван Мартыныч, от нас не отпустим, никуда! – проговорил Николай Иванович капитану, когда они очутились на улице. – Весь день должны быть с нами. Вместе пообедаем, вместе и поужинаем. Пообедать-то нельзя ли куда-нибудь за город отправиться? Глафира Семеновна, ты согласна?

– Да я с удовольствием, если только мы не противны капитану, – отвечала супруга, бросая вопросительно-кокетливый взгляд на капитана.

Тот, дрогнув по-военному плечами, приложился под козырек и