Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден

– Вон оно что. – Угэдэй сразу же все понял. Что бы ни произошло, двое сыновей Толуя уцелеют. Возможно, это Сорхатани надоумила мужа, как обойти приказ прибыть во дворец всей семьей. Что ж, может статься, такая предусмотрительность вполне уместна в столь смутные времена.

– У меня нет сомнений, брат, что наш славный Субудай прибыл с целым ворохом новостей и предостережений, – слегка разрядил обстановку Угэдэй. – Ты, Сорхатани, можешь возвращаться в отведенные вам покои. Спасибо, что нашла время повидаться со мной.

Ослушаться было нельзя, и гостья чопорно откланялась. Между тем от Угэдэя не укрылся яростный взгляд, который она бросила на мужа. Створки дверей снова качнулись, и мужчины остались втроем с безмолвно застывшими у стен восьмерыми стражниками.

Угэдэй жестом пригласил гостей к столу. Те расселись, настороженно притихнув. Теряя от всего этого терпение, Угэдэй со стуком сдвинул три чары и, разом наполнив их, подтолкнул к собеседникам. Все трое одновременно потянулись за ними, понимая, что нерешительность подразумевает недоверие: а вдруг вино отравлено? Времени на промедление Угэдэй им не дал: подняв свою чару, осушил ее в три быстрых глотка.

– Вам двоим я доверяю, – заговорил он без паузы, отерев губы рукавом. – Толуй, недавно я предотвратил покушение на тебя или на твоих сыновей. – (Тот напряженно прищурился, весь обратившись в слух.) – Мои лазутчики внимательно за всем следят, но я пока не знаю, кто именно за этим стоял, да сейчас уже и не время это выяснять. С теми, кто замышляет против меня, я могу совладать сам, но тебя я вынужден просить оставаться пока во дворце. Иначе защитить тебя я не смогу – во всяком случае, пока не стану ханом.

– Неужели все настолько плохо? – в горьком недоумении спросил брат.

Он знал, что в стане неспокойно, но открытое нападение – это совсем иное… Жалко, что всего этого не слышит сейчас Сорхатани. Надо будет потом слово в слово ей все повторить.

Угэдэй повернулся к Субудаю. Военачальник сидел в простой одежде, но все равно излучал властность. Всякий, кто знал, чего и как он добился в жизни, поневоле смотрел на него с благоговением. Своими победами войско обязано ему не меньше, чем самому Чингисхану. И все же Угэдэю сложно было смотреть на Субудая без затаенной ненависти. Вот уже два года Угэдэй прятал в себе это чувство: в старом военачальнике он все еще нуждался.

– Субудай, ты тоже мне верен, – сказал он вкрадчиво. – По крайней мере, воле моего отца. С твоей легкой руки сведения об этом самом Сломанном Копье я получаю каждый день.

Угэдэй запнулся, пытаясь успокоиться. Будь его воля, он бы не раздумывая оставил командира где-нибудь за стенами Каракорума, среди равнин. Но не воспользоваться способностями стратега, которого выше всех ценил отец, было бы откровенной и непростительной глупостью. Кстати сказать, Субудай ни разу не подтвердил, что тайные гонцы являются во дворец именно от него, хотя как пить дать так оно и есть.

– Я служу тебе, повелитель, – произнес Субудай. – И принес тебе клятву верности как наследнику. В этом я непоколебим.

В душе Угэдэя белой искрой полыхнул гнев. Этот человек, разглагольствующий здесь о верности, перерезал Джучи глотку на снегу. Угэдэй сделал глубокий вдох. И все-таки Субудай слишком ценен, чтобы его потерять. Надо научиться им управлять, выбивая из-под него опору, лишая равновесия.

– Интересно, а мой брат Джучи тоже верил твоим обещаниям? – спросил он и со злорадным удовлетворением отметил, что Субудай побледнел.

Субудаю помнилась каждая минута, каждая деталь их встречи с Джучи в северных снегах. Сын Чингисхана тогда отдал жизнь в обмен на жизни своих людей и их семей. Джучи знал, что его ждет смерть, но рассчитывал на возможность поговорить с отцом. Субудай же тогда не стал вдаваться в тонкости и выяснять, кто прав, кто виноват. Но и в ту пору, и сейчас все это ощущалось как предательство. Он отрывисто кивнул:

– Я убил его, повелитель. Это было неправильно, и теперь я с этим живу.

– Получается, ты нарушил слово, Субудай? – нажал Угэдэй, подаваясь через стол.

Его чаша с металлическим стуком упала, и Субудай, потянувшись, поставил ее. Вины с себя он не снимал ни в коей мере: не мог.

– Я это сделал, – еще раз повторил Субудай, полыхая взглядом, полным не то гнева, не то стыда.

– Ну так искупи вину, защити свою честь! – рявкнул Угэдэй, грохнув по столешнице обоими кулаками.

Теперь опрокинулись уже все три чаши. Кровавой струйкой потекло вино. Стражники повыхватывали сабли, а Субудай рывком вскочил, ожидая, что на него сейчас набросятся. Его взгляд упал на Угэдэя, который по-прежнему сидел. И тогда темник опустился на колени так же внезапно, как встал.

Угэдэй не знал, насколько сильно терзала Субудая гибель брата. Все это осталось между ним и Чингисом. Для Угэдэя это было откровение, и требовалось время, чтобы все обдумать. Он заговорил по наитию, используя цепи, сковывавшие Субудая, для того, чтобы еще сильнее его скрутить.

– Будь верен своему слову, темник. Оберегай жизнь другого сына Чингиса вплоть до того дня, когда он станет ханом. Дух моего брата не хотел бы видеть свою семью растерзанной и покинутой. Дух моего отца тоже не желал бы этого. Исполни свой долг, Субудай, и обрети мир. Что будет дальше, мне все равно, но клятву верности ты мне дашь одним из первых. Это будет справедливо.

В груди у Угэдэя саднило, холодный липкий пот смачивал подмышки и орошал лоб. Все его существо охватила мучительная слабость. Сердце билось все медленней, пока