Автобиография одной итальянской семьи - Санто Версаче

class="p1">В течение всей недели, проведенной в офисе, я приходил в себя, старался хоть как-то поднять настроение команде, сохранить название фирмы, рабочие места и деньги. Банки, с которыми мы имели дело, считали само собой разумеющимся, что после травмы, нанесенной неожиданной гибелью Джанни, наше предприятие разорится.

Сказать, что это были трудные годы, значит ничего не сказать. С 1997 по 2004 год я только тем и занимался, что сдавал позиции, понемногу продавая нашу недвижимость, чтобы держаться. Мы продали Casa Casuarina, ту самую виллу Джанни в Майами, куда ни один из нас не хотел бы вернуться. Я нашел покупателей и на дом в Нью-Йорке, и на многие магазины и лицензии.

Избавиться от всего этого было необходимо, но бросить на произвол судьбы эти места, которые мы с Джанни находили, покупали и оборудовали, а потом с такой страстью работали там, было все равно что запереть в ящике стола целый ворох воспоминаний, чтобы задушить их. И теперь, здесь, я могу их раскладывать, как захочу.

Бутик в Мадриде? Когда я его покупал, я подписал внутренний контракт с музеем Прадо. Владелец бутика умер, не оставив наследников, и отписал все свое имущество музею, чтобы тот его понемногу распродавал и пускал эти деньги на собственное финансирование.

Невозможно вычеркнуть из памяти и полные приключений путешествия с Джованни Гальбьяти, главой мирового ретейлинга, и наши переговоры с французами о бутике на Фобур-Сент-Оноре в Париже (они держались твердо, но в итоге мы их одолели) или поход по сорокавосьмиградусной жаре в Джидде[45], где мы искали место для бутика.

Я помню открытие бутика в Сиднее и невозможность открыть такой же в Бразилии из-за царящих там протекционистских законов. Чтобы застраховать бутик на Пятой авеню в Нью-Йорке, Гальбьяти в самый разгар рождественских каникул пришлось ехать в Сент-Мориц на встречу с владельцем, полномочным представителем фонда Онассиса[46].

Когда мы приехали в Лондон, чтобы арендовать у пенсионного фонда банка «Берклиз» небольшой особняк, который потом станет знаменитым бутиком на Олд-Бонд-стрит, дорога оказалась так себе, немногочисленные магазины были в запустении, да и сам особняк пребывал не в лучшем состоянии. Однако в перспективе он имел большой потенциал. На последнем его этаже имелась даже мансарда. Я сказал, что там, наверху, где можно будет разместить и мужские, и женские гримерные, и ателье, самое место устроить настоящий Модный дом Версаче.

Поначалу Джанни заколебался: он хотел в мансарде оборудовать себе квартиру. Когда же я объяснил Гальбьяти, а потом и архитектору (Рокко Мантоли, нашему земляку и старому другу), что здесь будет располагаться домашняя коллекция Версаче, оба посмотрели на меня как на сумасшедшего. Никакой домашней коллекции Версаче не существовало, и никаких предметов домашнего уюта мы не производили! Но я знал, что они очень скоро у нас появятся, ибо уже вел переговоры с брендом Rosenthal[47]. Это был очередной шаг вперед.

В этот период осознание того, что у нас столько магазинов и дорогих лицензий, нас возбуждало и подстегивало, как азартная игра, сопряженная с постоянным риском. Один флажок в Лос-Анджелесе, другой в Сингапуре… Однако, продавая некоторые из магазинов, мы имели возможность держаться на плаву и готовиться к новому этапу, который наступит, когда Аллегре исполнится восемнадцать лет.

Когда же Аллегра достигла этого возраста, мы вступили в промежуточную фазу общения с иностранными директорами-распорядителями, которых выбрал законный представитель моей племянницы. Я остался в качестве президента, Донателла – в качестве вице-президента и креативного директора. Затем, один за другим, следовали три иностранных члена административного совета. Первым был Джанкарло ди Ризио, с которым возникли некоторые трения. Затем – Джан Джакомо Феррарис, на первом собеседовании сказавший следующее: «Я счастлив, что пришел сюда и буду здесь работать с обожаемым Джанни Версаче». Он сказал это перед всеми, и я испугался, что такая декларация расстановки игроков на поле может стоить ему места, которого у него, в сущности, еще нет. Но, к счастью, этого не случилось. Третьим по счету был Джонатан Экройд, проработавший в фирме до 2022 года, а затем перешедший к Burberry. Джонатан участвовал в передаче прав на предприятие, и его уход совпал с окончанием всех моих формальных связей с фирмой Gianni Versace. С Джонатаном я до сих пор сохранил прекрасные отношения, и он, как и Феррарис, считает меня своим учителем и примером для подражания. Когда он пришел в фирму Версаче, он хорошо помнил меня по предыдущим нашим встречам. Он еще совсем молодым приезжал из Лондона, чтобы сделать для нас закупки в счет группы Harrods[48]. Сегодня фирма Gianni Versace, удачно проданная за почти два миллиарда долларов, является частью Capri Holdings – холдинга, который включает в себя марки Michael Kors и Jimmy Choo.

В условиях этой новой расстановки сил Донателла восстановила все творческие связи в традициях дома Версаче, высоко держит нашу марку и работает прекрасно. Она настоящая звезда, окруженная такими же звездами. Версаче главенствует на красных ковровых дорожках «Золотого глобуса» и «Оскара». На последней «Грэмми» певица Дуа Липа надела платье от Версаче из коллекции Bondage, то самое фантастическое платье, которое имеет собственную генеалогическую историю: его надевала Кристи Тарлингтон во время показа осенне-зимней коллекции 1992 года. Затем Донателла сама привезла его на вечер Met Gala в 1993 году, и еще дважды его надевала Синди Кроуфорд: на церемонии вручения музыкальной премии, а затем на amfAR, оба раза в 1992 году.

Донателла всегда ощущала себя женским двойником Джанни. Точнее, она была как бы Джанни, но из другого поколения.

Молодежь носит «Версаче» или мечтает носить «Версаче». Для марки, которая существует меньше пятидесяти лет, это исключительный результат. И всякий раз, как я вижу на ком-нибудь нашу одежду, я вспоминаю разговор, произошедший однажды у нас с Джанни. Мы обсуждали инвестиции и проекты средней величины, как вдруг он меня перебил и сказал: «Санто, мне очень нужно услышать от тебя, что будет с фирмой Gianni Versace после моей смерти». Он сослался на Hermes, модный дом, существующий с 1837 года, и на Louis Vuitton, существующий с 1854 года.

Джанни хотелось стать бессмертным, и сегодня Донателла прекрасно справляется, продолжая его историю, так быстро и нелепо оборвавшуюся.

Меня огорчает только то, что на публике она как будто чувствует необходимость вычеркнуть меня и делать вид, что меня вообще не существует, когда рассказывает о каком-нибудь нашем общем проекте. Она устраняет меня ради самоутверждения. Любой психоаналитик сказал бы, что у нее еще не иссякла необходимость «убить отца», то есть меня. Но я не психоаналитик.

Напротив того, я был единственным президентом фирмы Gianni Versace до 31 декабря 2018 года, то есть до того дня, когда мы передали ее американцам. Мне очень жаль, что