Любава - Кай Вэрди

девчонка с утра до ночи. Что-то, что умела делать, получалось, а к чему не знала, как и подступиться. Но зубы сжимала и делала, как разумение подсказывало. По выходным забегали тетки Арина и Марфа, к себе звали — думали, хлебнула упрямица лиха, так теперь благодарна будет. Тетка Ульяна приходила, приносила девочке молока, когда и творогу с сыром, а то и хлеба краюху. Тоже к себе пойти уговаривала, но тихонько, жалеючи. Но Настена, упрямо сжав зубы, на все уговоры трясла головой. Один ответ был — никуда я с отцовского дома не пойду. Тетки только усмехались — ну-ну, зима настанет — сама прибежишь.

Настала страда. Пришло время рожь да пшеницу жать. Как Настена ни убивалась, как ни торопилась, как ни старалась — убрать оба поля ей было не под силу. Сжала, сколько смогла, в амбар перетаскала, принялась картоплю со свеклой собирать. Люди уж, убрав поля, грибами запасалися да огороды убирали, а Настенька все с картоплей возилась. Как зарядили дожди осенние, ледяные, плюнула девочка и на картошку со свеклой. И пол поля убрать не осилила.

Под дождями моросящими лук из земли пособирала кое-как, лишь бы хоть что собрать, в сарай на тачке перевозила, сушиться раскинула. И только после того за огород взялась, на коем мало что повыросло — ходить-то кому было? Собрав, что смогла и кое-как поубирав старую ботву, которую уж снегом присыпать начинало, девчонка взялась за обмолот. Покуда она зерно обмолотить пыталась, у ней картошка да лук подмерзли. Осталась Настена на зиму почти без запасов — то, что с таким трудом добыто было, только на корм курям и сгодилось, а кроме коровы, лошади да нескольких курей у нее скотины уж боле и не осталось.

А вскоре поняла девочка, что с сеном у нее беда. Не смогла она корма рассчитать. Попыталась было кормить лошадь и корову свеклой — обпоносились. Тыкву дать попробовала — ели. Но мало того было. Ветки бегала резать с деревьев да приносить им — грызли, конечно, с голодухи, но разве тем накормишь? Пала у нее корова. А ее ж еще и закопать надо. Ну что делать? Побежала она к соседу. Прибегла, слезы утирает.

— Дядька Федот, у меня корова померла. Ее закопать бы, а я разве справлюсь? Помоги, Христом Богом прошу!

— А чего ж она у тебя померла-то? — собираясь, поинтересовался дядька Федот у девочки. — Не растелилась, что-ля? Чего раньше-то не позвала?

— С голоду померла, — опустив голову, покаялась девочка. — Корма я не рассчитала. Сена не хватило.

— Да что ж ты ее не прирезала-то? Хоть с мясом бы была! — расстроенно проговорил сосед. — Вот непутевая! Как есть непутевая! А теперя ее тока закапывать… Эх! — махнул он рукой. — Все хиной спустишь, и сама сгинешь! Как безрукая, ей Богу! — ворчал Федот, вытягивая корову волоком из сарая.

— Не спущу! — зло ответила девочка. — Ты, дядька Федот, корову мне прикопай, да и ладно. Я б тебя и не потревожила, коли б мне силы достало самой справиться. А так звиняй за беспокойство. Заплачу я тебе за труды твои, не боися.

— Ты вот что, девка. Ты кончай дурью маяться, да ступай к кому-никому в семью. Не дело ты затеяла, не смогет ребенок один выжить, — отерев пот со лба, строго посмотрел на нее Федот. — Тебя бабы с каких пор кличут? А ты чаво уперлася, словно бычок молодой? Гляди, корову уже сгубила, лошадь сгубишь, а тама и сама сгинешь.

— Дядька Федот, я тебя помочь позвала, а не учить меня. Чай, не в пустыне живу, найдутся добрые люди, не дадут сгинуть. А то, что где-то не знаю да не умею — моя вина. Но то дело наживное, и я научусь. А в примачки ни к кому не пойду, — уперев руки в бока, сердито и прямо взглянула на него Настасья. — А ты, ежели помочь не хочешь, дак ступай, сама справлюсь.

— По дворам помощи просить пойдешь? — язвительно усмехнулся Федот. — А опосля за милостынькой?

— Ну, в постелю к Марфиньке, как ты, не полезу, — огрызнулась Настасья словами, от баб у колодца слышанными — сами на язык скакнули, она и подумать-то не успела. — Сказано тебе: коли хошь помочь, так помоги, а нет — ступай, без тебя справлюсь!

— Погляжу я, как ты справишься, — сплюнул Федот ей под ноги, развернулся да ушел.

Настасья, поглядев ему во след, закрыла лицо руками и расплакалась.

Проревевшись, Настенька привязала корову за ноги, запрягла лошадь, крепко привязала веревки к хомуту и так оттащила ее в лес насколько смогла, да там и бросила — волки сами разберутся. Лошадь пустила свободно походить, достала из-за пояса топорик да принялась сухостой не сильно толстый срубать. Нарубив дров, обернулась на лошадь. Углядев, что та с огромным удовольствием поедает еловые ветки, она, обрадовавшись, что нашелся корм, нарубила лапника, перевязала сухостой, уложив его на еловые ветви наподобие волокуши, и, довольная, забравшись на лошадь, вернулась домой.

Уяснив, что просить помощи нельзя, ежели взялась сама жить, Настасья больше ни к кому не обращалась. Со всем сама справлялась, как могла, на своих ошибках и училась. До весны дотянула, а там и время пахоты пришло. Подумала Настасья хорошенько, прикинула — три поля пахать да сажать надобно. А кто это делать станет? Да и надобно ли ей оно? Прикинув так и эдак, Настасья пошла к дядьке Павлу, который с отцом ее не раз вместе и в тайгу ходил, и по делам барина с караванами ездил. Пришла, поздоровалась, как положено, о здоровье справилась, о погоде поговорили, отца вспомнили. Тогда и к делу Настенька перешла.

— Дядька Павел, по делу я пришла. У меня три поля отцовские остались. Сама-то я их не подыму, а под пары пускать — их косить надоть, а то я тоже не осилю. А палом землю выжигать опасно. Ну как тайга займется? — Настенька собралась с духом, и продолжила: — Потому и пришла я к тебе. У тебя тока одно поле. Возьми пока моих три, сей, сажай, твое и под пары пустить можно, чтобы землица отдохнула. А мне за то дров привезешь на зиму. Что думаешь?

— Поля, Настена, обрабатывать надоть, иначе грош цена запущенной землице. Верно ты понимаешь. Потому, в память об твоем отце, который не раз мне помощь оказывал, возьму я твои три поля, и стану их обрабатывать, — мужчина хитро взглянул на Настасью. — А значить, окажу тебе услугу — сохраню землицу пахотной. За то не я тебе, а