Любава - Кай Вэрди

грамоту разумели, читать да считать могли. А теперя как? Кто и где детей наукам учить станет? Батюшку-настоятеля ироды застрелили, а остальные попы сами к стене встали…

Вот мужики подумали, в затылках почесали, да порешили недалече от старой церкви новую махонькую срубить. Тада еще кой-кто пару икон припрятать вроде успел, да еще утварь кое-какую…

Поставить-то ее поставили потихоньку, и даже иконы туда народ притащил, да только служить в ней некому было. Батюшку и остальных священников из земли не подымешь, а новых где взять? Снова собралися, посудили, порядили, ну и порешили хоть так в ней молиться — авось Боженька простит их, грешных, да не огневается за самовольство такое.

Стали ходить молиться в часовенку. Да все не то — службы-то отправлять некому, за порядком кто приглядит? Да и молиться тоже — что дома, что в часовенке той — на голых стенах пяток икон висит, а боле и нету ничего. Вот вскоре и пересуды посреди народу пошли. Церква-то не освященной стояла, святить-то ее кому? Ни святой воды нету, ни елея, ни мира… Свечек-то налепить можно было, но тож не те свечки-то, не церковные. Вот и стал слушок ползти — а кому в той часовне народ молиться-то станет? Никак Нечистому? А чего? Место не святое, попа тоже нет, свечи самодельные, ладана — и того нету. Осталось только серу поджечь.

Вот люди-то шептались, шептались, а в одну ночь полыхнула та часовенка, ровно свечка, да и сгорела дотла.

* * *

Баба Манька пошамкала губами и поправила съезжающий с головы платок.

— Засиделися мы с тобой нынче, милок… Ты б людей-то отпустил. Устали уж все, хватя на сегодня, — вывела Илию из задумчивости она.

Священник, вынырнув из своих мыслей, оглядел часовенку, в которой уже зажгли свечи и керосиновые лампы. Кивнув собеседнице, он встал, собрал всех и начал читать благодарственную молитву по окончании работ.

Помолившись с людьми, он поблагодарил всех за помощь, напомнив о завтрашней утренней службе. Пока люди разбредались, Илия тщательно загасил все свечи, задул керосиновые лампы, и, прикрыв дверь в погрузившуюся в вечерний сумрак часовню, вышел на свежий воздух.

На лавочке его ждала баба Маня.

— Пойдем, отужинаешь с нами. Чаво тебе там одному сидеть-то? Так хоть с Петровичем поговоришь. Совсем ты к нам ходить перестал, — попеняла она ему.

— Некогда, баб Мань, по гостям ходить, — улыбнулся Илия. — Сама видишь, дел сколько. А завтра воскресенье, завтра детей с Бережков привезут крестить. В первый раз в часовне нашей таинство крещения совершать будем.

— А чего смурной-то такой, ась? Чего тебе покоя-то не дает? — уставилась на него баба Маня. — Вроде и здесь ты, а вроде и нету тебя… Где мыслями витаешь?

— Да вот все думаю… Вот рабочие приехали на строительство, и с окресных населенных пунктов приезжают… Про Настасью, что якобы после смерти своей призраком стала, сразу подхватили, и рассказывают друг другу на всех углах, а кто-то и сам ее уже увидеть успел, — Илия широко улыбнулся, увидев виноватое выражение лица старушки. — Да, да, стыдно то, и не по-христиански. Но я сейчас не о том. О призраке-то все рассказывают, а вот как она до смерти жила — никому не интересно. Вы вот говорили, дочка у нее пропала. А почему пропала? Что с ней случилось? Да и сама Настасья… Какой она была? И почему в доме одна осталась?

— Вона ты о чем… — задумчиво протянула старушка, подтягивая концы платка. — Я то ее никогда не видала, но люди баили — красивая она была шибко… Вот Любава, дочка ее — та нет, девчонка как девчонка, обычная, в отца, видать, пошла, а Настасья в свое время не одно сердце разбила.

— Красивая… — вздохнул Илия. — Глаза у нее необычные… — и, заметив, что старушка аж развернулась, уставившись на него с открытым ртом и медленно осеняя себя крестным знамением, усмехнулся. — Баб Мань, не надо на меня так смотреть. Нет никакого призрака. Портреты на стене висят, фотографии. Потому и знаю, как усопшая хозяйка выглядела. И мужа тоже видел, и дочку ее. Муж-то в привидения у вас вроде не записан? — насмешливо поддразнил он бабку, все еще неверяще глядящую на него.

— А сама-то не являлася? — осторожно спросила баб Маня, тут же спрятав глаза.

— Нет, потому что это невозможно. И никогда и никому она не являлась, в том я тоже уверен. А легенду люди придумали. И дом стоит, потому что построен качественно, и строители всем это не раз говорили, — сдвинув брови, строго высказал ей Илия. — В Господа веровать надо, и уповать на милость Его, а не сказки людям рассказывать.

— Пойдем ужинать, — стремясь перевести тему, потянула его за рукав старушка. — А тама и Петрович, глядишь, мож и расскажет, какой она была, — заискивающе заглядывая священнику в глаза и увлекая его в сторону своего дома, бормотала она.

Глава 5

Как построил Прохор Тимофею дом, он семью перевез. Подворье готово еще не было, ну ничего, потерпели маленько. С младшей самой, Настенькой, сложновато было — только родилась малышка, без баньки с ней тяжко, но справились. Сам Тимофей с женой в закутке за печкой устроились, старшей дочери закуток отгородили — большая уж девка была, о тринадцати годах, уже и свататься к ней начинали, негоже ей в одной комнате с пацанами — то быть. Старшие сыны четырнадцати и двенадцати годов печку себе облюбовали, а малышню всех четверых в большой комнате устроили. Настеньке зыбку возле их закутка повесили. Всем место нашлось. Хороший дом получился, просторный.

Прошло лет десять, и пришла беда, откуда не ждали. Как начали караваны по реке ходить, да с кораблями и рабочие приплывали, и просто люд в храм помолиться шел, особливо иконе благодатной поклониться, напал на поселок страшный мор. Сперва-то и не поняли — первыми старики в лихорадке свалились, да недолго лежали, день-два, да отходили. Вслед за ними малые дети слегли, потом те, кто постарше, а там и взрослых косить начало. Почитай, за пару недель двора не осталось, где смерть не отметилась.

Первое время умерших еще хоронили, как положено, но как стали люди вымирать целыми семьями, когда уж боле, чем пол поселка на кладбище снесли, стали покойников прямо в домах их сжигать, в надежде заразу остановить. Но ничего не помогало — людей с каждым днем умирало все больше и больше, а пережить болезнь единицам удавалось.

Попервой зараза обходила дом Настасьиного отца стороной. Уж половину поселка схоронили, тех,