Грузинские романтики - Александр Чавчавадзе

Воины

Мы за милую подымемЧаши, полные давно!Пусть слеза ее просохнет,Как просохло в чаше дно!

Рассвет

Уж пурпурная с востокаПоднимается денница,Небо, радостью объято,Всё готово пробудиться.Зажигаются, как пламя,Облака над головою,Небо рдеет, и блаженствоОхватило всех с зарею.Тают сонные туманы,В небе звезды угасают,Стоголосым пеньем птицыСолнце радостно встречают.Ветерок над нами веет,Освежающий дыханье,Слышен листьев тихий шелестИ цветов благоуханье.И смотрите, как красивоПросыпается природа.Чу! Запел среди деревьевСоловей, певец восхода.Вот Ираклия вершина,Арарат во мгле тумана,Вот бушующая ЗангаИ твердыни Еревана.

Утро

О, как чист прозрачный воздухВ это утро золотое!С сердца он печаль снимает,Радость льет на всё живое.Боже, кто постигнуть можетКрасоту твоих творений!Мрак ты светом разгоняешь,Самой смертью жизнь рождаешь!Бивуак зашевелился…Трубят зорю над рекою…Поднимаются отряды.Приготовленные к бою.Выстрел… Всадника теряя,Мчится конь… Пошла потеха!О, зачем мы в это утроЖаждем крови человека?Встанем, братья, выпьем чашуЗа победу над врагами.Тех, кто с поля не вернется,Вспомним с горькими слезами.Словно сон недолговечный,Кончен, кончен пир ночной.Мы идем, куда зовет насЗов судьбины роковой.

Эпилог

Посвящается Александру Джамбакур-Орбелиани

Где теперь друзья былые,Что во мраке этой ночиВместе с нами пировали,Наши радовали очи?Нету их… ушли навеки…Дни былые миновались.Никого вокруг не вижу,Только мы с тобой остались.И зачем, зачем сказал яТо, что здесь тебе сказал я?Не сумел, увы, сказать яТо, что должен был сказать я!В сердце раненом скрываю,Потому я и тоскую,И печалюсь, и страдаю.Если ж ты понять сумеешьСердцу родственные звуки —Забываю яд, что выпилВ этой жизни, полной муки.Что мне ждать на этом свете?Что желать? К чему усилья!Я не тот, что был когда-то.Уж не помню, как любил я.С каждым днем уходит счастье.Скорбно будущее, знаю,И бесплодное былое,Одинокий, проклинаю.

1827–1870

Николоз Бараташвили

Переводы Б.Пастернака

Нераскрывшейся розе твердил соловей:«О владычица роза, в минуту раскрытьяДай свидетелем роскоши быть мне твоей —С самых сумерек этого жду я событья».

Так он пел. И сгустилась вечерняя мгла.Дунул ветер. Блеснула луна с небосклона.И умолк соловей. И тогда зацвела Роза,благоуханно раскрывши бутоны.

Но певец пересилить дремоты не мог.Хоры птиц на рассвете его разбудили.Он проснулся, глядит: распустился цветокИ осыпать готов лепестков изобилье.

И взлетел соловей, и запел на лету,И заплакал: «Слетайтесь, родимые птицы.Как развеять мне грусть, чем избыть маетуИ своими невзгодами с кем поделиться?

Я до вечера ждал, чтобы розан зацвел,Твердо веря, что цвесть он уж не перестанет,Я не ведал, что подвиг рожденья тяжелИ что всё, что цветет, отцветет и увянет».

18 июня 1833

Шумит и пенится сердитоИ быстро катится река.Кустами берега покрытыИ зарослями тростника.

Кто это, голову грустно понуря,Смотрит с обрыва в водоворот?Перебирая струны чонгури,Девушка в белом громко поет:

«Насытишься ли ты, злоречье?Не насмехайся, не язвиНад каждым мигом нашей встречиИз зависти к моей любви.

Зачем, поверив лжи бесстыдной,Ты до того, мой друг, дошел,Что преданности очевиднойТы голос злобы предпочел?

Зачем не изучил заранеМой образ мыслей, сердце, нрав?Зачем мне расточал признанья,Чтобы убить, избаловав?

Зачем согнул мою гордыню,На муку сердце мне обрек?Зачем бесплодием пустыниДохнул на юности цветок?

Я верую: моя кончина —Переселенье в мир иной.Уверившись, как я невинна,Ты в небе встретишься со мной».

Она умолкла. И нежданноВ словах, затихших над волной,Узнал я голос Кетеваны,Чарующий и неземной.

Шорох паденья скоро разнесся —Страшный и неотвратимый удар.Девушка бросилась в воду с утеса,Крикнув пред смертью: «Мой Амилбар!»

1835

Люблю твои места в росистый час заката,Священная гора, когда твои огни Редеют, и верхи еще зарей объяты,И но низам трава уже в ночной тени.

Не налюбуешься! Вот я стою у края.С лугов ползет туман и стелется к ногам.Долина в глубине как трапеза святая.Настой ночных цветов плывет, как фимиам.

Минутами хандры, когда бывало туго,Я отдыхал средь рощ твоих и луговин.Мне вечер был живым изображеньем друга.Он был как я. Он был покинут и один.

Какой красой была овеяна природа!О небо, образ твой в груди неизгладим.Как прежде, рвется мысль под купол небосвода,Как прежде, падает, растаяв перед ним.

О Боже, сколько раз, теряясь в созерцанье,Тянулся мыслью я в небесный твой приют!Но смертным нет пути за видимые грани,И промысла небес они не познают.

Так часто думал я, блуждая здесь без цели,И долго в небеса глядел над головой,И ветер налетал по временам в ущельеИ громко шелестел весеннею листвой.

Когда мне тяжело, довольно только взглядаНа эту гору, чтоб от сердца отлегло.Тут даже в облаках я черпаю отраду.За тучами и то легко мне и светло.

Молчат окрестности. Спокойно спит предместье.В предшествии звезды луна вдали взошла.Как инокини лик, как символ благочестья,Как жаркая свеча, луна в воде светла.

Ночь на Святой горе была так бесподобна,Что я всегда храню в себе ее чертыИ повторю всегда дословно и подробно,Что думал и шептал тогда средь темноты.

Когда на сердце ночь, меня к закату тянет.Он сумеркам души сочувствующий знак.Он говорит: «Не плачь. За ночью день настанет.И солнце вновь взойдет. И свет разгонит мрак».

1833–1836

Чей это странный голос внутри?Что за причина вечной печали?С первых шагов моих, с самой зари,Только я бросил места, где бежалиДетские дни наших игр и баталий,Только уехал из лона семьи,Голос какой-то невнятный и странныйСопровождает везде, постоянноМысли, шаги и поступки мои:«Путь твой особый. Ищи — и найдешь».Так он мне шепчет. Но я и донынеВ розысках вечных и вечно в унынье.Где этот путь и на что он похож?Совести ль это нечистой упрекМучит меня затаенно порою?Что же такого содеять я мог,Чтобы лишить мою совесть покоя?Ангел-хранитель ли это со мной?Демон ли мой искуситель незримый?Кто бы ты ни был — поведай, открой,Что за таинственный жребий такойВ жизни готовится мне, роковой,Скрытый, великий и неотвратимый?

1836

Родину ты потерял по доносу,Сослан на север в далекий уезд.Где они — дедовской рощи откосы,Место гуляний, показа невест?Но и в изгнанье, далеко отсюда,Ты не забудешь родной толчеи.Парами толпы веселого людаШли, оглашая аллеи твои.Жаль, что не видишь ты на расстояньеНынешних наших девиц-щеголих.Как бы припомнил ты очарованьеСверстниц своих и избранниц былых!

1836