Гибель старых богов - Дмитрий Чайка

жрецы взбунтуются.

— Да я так тоже так думал, но все на самом деле просто. Во-первых, никто никого не неволит. В кого хочешь, в того и веруй. Во-вторых, кто веру в священный огонь принял, тот половинный налог платит. А в-третьих, главное, чтобы воины верили, а на остальных плевать я хотел с вершины храма Мардука. А воинам две вещи нужны — победы и добыча. Если новый бог их к победам ведет, то зачем им старые?

— Да, с налогом, это вы сильно придумали, — задумался новоявленный сатрап.

— Не мы, пророк! И ты еще главное не понял. Для нас бог солнца Хумпан — это одно из воплощений великого и непознаваемого Ахурамазды. Поэтому молясь Хумпану, ты молишься и Ахурамазде, и ничуть его не обижаешь. Только вот нашему богу жертвы не нужны. Ни быки, ни куры, ни земля с крестьянами.

— То есть можно молиться тому же богу солнца, но загребущим жрецам… И тут командующий показал всем известный жест, имеющий смысл «хрен вам».

— Именно так, сын мой. Все то же самое, но дешевле. Ты на мне золото или шелк видишь? И дома сундуков с богатствами у меня тоже нет, поверь. А рядовые мобеды-проповедники вообще нищие. Толику малую берут, если от души люди благодарят.

— Да тут за неделю полстраны уверует!

— Ну, а я тебе о чем пытаюсь сказать! — улыбнулся первосвященник.

— А богиня Иштар?

— Тут сложнее. Не признаем мы ее. И жриц-энту тоже не признаем. Служительницы демонов они. Женщин с пути истинного сбивают, на измены мужьям.

— То-то я смотрю, у меня младшая жена в храм Иштар зачастила. — задумчиво сказал сатрап. — И довольная такая возвращается, стерва. Говорит, милость богини на нее снизошла. Ну, я ей, шлюхе, устрою милость богини, год из дома не выйдет. Я, мудрейший, давно подозревал, что тут подвох какой-то есть. А ты мне глаза открыл. Я в твоего бога прямо сейчас готов уверовать. Уж очень мне не нравится, что всякие чужаки мою жену пользуют. Хоть и во славу великой богини.

— Ты пока Хумпану молись, бог на небе все поймет. На тебя все жрецы ополчатся, а нам ни к чему это. Просто пусть потихоньку новая вера расползается, а ты ей не мешай.

Через три недели. Поместье пророка недалеко о Аншана

Хумбан-Ундаш и первосвященник заезжали в ворота поместья, напоминавшего небольшую крепость. Извилистая дорога, проходящая через скалы, имела два поста охраны, с десятком воинов в каждом. Небольшая долина, со всех сторон окруженная болотами и скалами, имела один вход, который и был перекрыт этими самыми воротами, проделанными в настоящей крепостной башне. Стена, пересекающая узкий вход в долину, по высоте и толщине подошла бы скорее небольшому городку, а не скромному жилищу одной семьи. Ташлишу, увидев на стене стрелометы и воинов в полном доспехе, присвистнул.

— А пророк беспокоится о своем здоровье, да, мудрейший? — на языке вертелось слово «трус», но он благоразумно его не произнес.

— Зря ехидничаешь! — глаза первосвященника метнули молнии. — Два нападения уже было. Когда в последний раз напали, пророк семью по потайному ходу отправил, а сам из ручного стреломета от десятка бойцов отбивался. В это время его жена яд для себя и детей в руках держала.

— Его что, на вес золота оценили, что ли? — заинтересовался сатрап.

— Три.

— Что три?

— Три веса в золоте за мертвого. За живого — пять. — сухо ответил жрец.

— Великие боги! — потрясенно воскликнул Хумбан-Ундаш. — Мне что ли на такую работу наняться?

— Еще раз так пошутишь, тебя на копья поднимут. Тут у охраны с чувством юмора плохо. После того, как их из полусотни десять раненых осталось.

— А что за история? Может, расскажешь?

Год назад. Поместье пророка недалеко от Аншана. Год 698 до Р.Х.

Макс качал на коленях маленькую дочь и был счастлив абсолютно. Та еще не разговаривала, но упорно гукала, пытаясь пухлыми ручонками оторвать папкину бороду напрочь. Девочку назвали Дарья, с ударением на последнюю букву. Вполне обычное персидское имя, «море» в переводе. А для Макса она была, конечно же, Даша, Дашка, Дашунечка, ну и так далее.

Напротив сидела любимая женушка и рассказывала сказку сыну, которого назвали Ардашир. Тот обнимал маму и тоже был счастлив абсолютно, как и его отец. Ясмин после двух родов слегка прибавила в нужных местах, что на взгляд Макса делало ее только красивее. Учитывая, что она была тоненькой, как березка, высокая грудь кормящей женщины делала ее просто сногсшибательной. Не сильно актуальный типаж для Востока, где всегда ценились женщины в теле, но Макса это совершенно не волновало. Тут выгуливать жен в стиле «смотри страна, кого имею», было не принято.

Думаю, объяснять не надо, что Ясмин тоже была счастлива. Девчонка, которой и двадцати не было, любила так, как могут любить только девчонки, которым двадцати нет. То есть нерассуждающе, слепо и безрассудно.

Последняя неделя выдалась спокойной, и Макс почти все время провел в поместье, под охраной полусотни копьеносцев. Такую толпу воинов нагнал Ахемен, когда с полгода назад в дом попытался пролезть какой-то тип с ножом, но был изрублен охраной. Макс сделал выводы, и под руководством Лахму в поместье появилась пара подземных ходов с сюрпризами для нападающих и начали строить практически крепостные укрепления на входе в долину. Стройка была в разгаре, и Макс, который был человеком достаточно легкомысленным, считал себя в полной безопасности.

Вечером, уложив детей, Макс, закрыл на толстый засов тяжелую толстую дверь в спальню, и хотел уж было предаться небольшим семейным радостям в супружеской постели, как вдруг услышал гортанные крики и звон оружия. Судя по шуму, нападающих было несколько десятков. Ясмин испуганно вскочила и выглянула в маленькое зарешеченное окно.

— Не подходи, достанут стрелой, — крикнул Макс. — Одевай детей и уходим.

Он подошел к резному шкафу, первому из этого типа мебели в Месопотамии, и открыл его. Там стоял его посох, без которого, как известно, приличные люди в свет не выходят. Посох соответствовал статусу, и был сделан из железного дерева, произрастающего в горах Эльбурса в южном Прикаспии. Ввиду высокой плотности древесины, резьба по нему стоила немыслимых денег.