Гибель старых богов - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что потом, великий царь? — спросил Хумбан-Ундаш.
— А потом ты разрешишь моим проповедникам свободно с людьми общаться. Храмы зажирели у вас, наверное?
— Да, лопаются от серебра, ни одного мешка зерна не дали, когда от ассирийцев откупались.
— А вот ты думаешь, я на какие деньги войско вооружаю?
Хумбан-Ундаш задумался.
— Но это же против воли богов. Они покарают нас.
— Слушай, это тебе с моим братом поговорить надо.
— С Камбисом? — изумился эламит.
— С Заратуштрой. С ним сам Ахурамазда говорит, а значит и тебе не вредно. В голове тут же ясность появится, уж ты мне поверь, по себе знаю. И да, я как из Кермана вернусь, что-то надо будет с царством делать, уж больно большое станет. Буду страну на сатрапии делить, сам не справлюсь. Мне в Сузиане сатрап понадобится. Подходящего человека знаешь?
Хумбан-Ундаш судорожно сглотнул.
Глава 8,
где войско почти торжественно возвращается домой
Элам. Год 697 до Р.Х.Без малого пятьдесят тысяч воинов возвращались в Сузы из второго бесславного похода на Аншан. Усталые голодные мужики плелись, едва передвигая ноги, когда на двадцатый день показались стены столицы. Став лагерем в предместьях, войско стало привычно ждать указаний, мечтая о сытной кормежке. Вдруг сотники подняли всех, и начали строить, ожидая командующего. Тот появился вскоре, торопливо взбежав на наспех сколоченное возвышение.
— Воины! Во дворце, подле великого царя, есть изменники. Это они погнали нас в ловушку, на крепость, полную войск, в место, где нет ни воды, ни еды. И нас должны были истребить персы, а родную землю забрали бы ассирийцы. Пока вы умирали бы под персидскими копьями, ваших жен погнали бы на рабские рынки, а ваши дома сожгли бы. Вы видели персидскую конницу?
Войско загудело, соглашаясь. Видели и прониклись.
— Вы видели, как ваши товарищи гибли, раздавленные камнями, брошенными со стен?
Войско загудело громче.
— Персидский царь не стал биться, потому что был поражен вашей отвагой под стенами Адамдуна. Он сказал, что с таким войском покорил бы весь мир.
Солдаты выпятили грудь. Самая грубая и беспардонная лесть лилась на их головы, превращая из хронических неудачников в герои.
— Он не захотел терять своих воинов в битве с такими храбрецами, и даровал каждому воину по сиклю серебра, десятникам — по три, а сотникам — по пять.
Войско разразилось восторженными криками. Они из победоносного похода на Эллипи принесли куда меньше.
— Так что мы сделаем с предателями, которые послали нас на верную смерть?
— На кол их!
— На копья!
— На куски порежем! — солдаты орали, заводя себя и стоящих вокруг товарищей.
— Двум сотням копьеносцев — взять ворота под охрану. Городскую стражу — пинками по домам. И никого не трогать, шкуру спущу. Шума! — седой тысячник вышел из строя. — берешь половину своих, окружаем дворец.
— Слушаюсь, господин!
— Остальным ждать в лагере. Я передал голове купцов, что если вечером не будет на каждый десяток по жареному барану, то я их самих на вертеле зажарю. А пока-всем вина!
Войско восторженно заорало. Они уже и забыли, как выглядит мясо, и, тем более, вино.
Полтысячи тяжелых пехотинцев шло к царскому дворцу. Шума, седой ветеран, покусывал губу, рассеченную ударом ассирийского тесака. Тридцать пять лет он воюет, но из такой задницы выбрался впервые. И он не забыл свое обещание повесить на собственных кишках ту сволочь, что погнала их на убой. Это, конечно, была фигура речи. Шума по молодости как-то попробовал исполнить свою угрозу, но выяснилось, что кишки очень скользкие, и пока освободишь их от разных пленок, то виновный оказывается дохлым, помирая от болевого шока. А если не помирал, то душить ими категорически не получалось, опять-таки из-за того, что они скользкие. А так да, звучит очень волнующе, и на неопытные умы оказывает просто магическое действие. Особенно когда это говорит ветеран, прошедший десятки схваток, с мордой, изрубленной сильнее, чем колода мясника.
Отборные бойцы в хорошем доспехе оцепили дворец и максимально убедительно попросили дворцовую стражу собраться в отдельном помещении во избежание кровопролития. Солдаты, в каждом из которых сидело по полкувшина вина, а душу грело полученное серебро, стали в коридорах, пока Хумпан-Ундаш с командирами быстрым шагом шел к покоям царя, распугивая придворных, с мышиным писком разбегающихся по своим комнатам.
— Аттану, всех евнухов найди, особенно главного. Если эту жирную сволочь упустите, на ремни порежу.
— Слушаюсь, — крепкий сотник пошел исполнять приказание.
Двери в покои великого царя были раскрыты могучим пинком, и взорам воинов предстало пикантное зрелище. Великий царь Элама Халлутуш-Иншушинак, второй этим именем, умножитель государства, владеющий троном Элама, наследник царства в Эламе, любимый слуга богов Хумпана и Иншушинака стоял на карачках и постанывал, когда в его сиятельный зад заходил конских размеров член мускулистого нубийца. Надо сказать, что однополые отношения не были чем-то из ряда вон выходящим, но пассивная роль считалась довольно позорной и воинским сословием категорически не одобрялась. Активная — сколько хочешь, в походе особенно. А вот быть женщиной для воинов было западло.
— Да убейте уже кто-нибудь эту мразь, — не выдержал командующий.
— Которую? — поинтересовались воины, в которых тоже плескалось по полкувшина натощак. Вообще, дворцовые перевороты крайне редко проводились трезвыми людьми, весь восемнадцатый век в России тому пример. Там история Империи творилась просто в пьяном угаре.
— Да обоих. Мы что, за этого дырявого свои головы клали? В ножи его! И каждый по два удара, не меньше.
Через минуту одуревший от ужаса великий царь и ни в чем не повинный нубиец лежали, жестоко исколотые кинжалами, на
