Гибель старых богов - Дмитрий Чайка

обгрызая сочную баранью ногу. — Ты мясо то ешь. А то я плохой хозяин получаюсь, раз гость голодный.

— Это что же? Измена во дворце? К демону это мясо. Прости меня, хозяин, не могу я есть сейчас. Нас же, как баранов, на убой послали. Армию под твои копья, без еды и без воды, а потом в беззащитную страну ассирийцы входят.

— Я не знаю, может измена, а может и глупость простая. Но виновен точно не ты. А ты тот человек, который со мной договорился и армию спас.

— От чего спас? Я же с тобой не бился.

— А ты поезжай к себе. Я через два дня тебя окружу и кавалерию свою людям твоим дам увидеть. Все поймут, что крышка вам. А потом ты со мной переговоры проведешь и убедишь меня разойтись миром, с оружием в руках и со всеми припасами. Да еще и награду воинам дашь — по сиклю серебра.

— Да где же я десять талантов возьму??? — поразился Хумбан-Ундаш.

— А я тебе дам.

— Зачем тебе это?

— Да затем, что воевать сильно дороже будет, сколько людей, коней погибнет, оружия и доспеха в негодность придет. Поверь, цена небольшая. Да и войско на тебя, как бога смотреть будет. И живыми уйдут, и при деньгах. А потом, когда настоящая беда придет, по твоему зову весь Элам соберется.

— Да, может сработать. Но ты же понимаешь, что великий царь после этого точно должен кого-то казнить? И пусть это буду не я.

— Ты запомни одно, — сказал Ахемен, — я тебе точно не враг. И мои лучники с твоими на одном языке говорят. А такого врага, как Синаххериб, по одному бить точно не получится. И Мидяне на севере силу набирают, и черноголовых, как песка в море. Надо вместе держаться. Подумай, об этом.

— Я подумаю, великий царь, — Хумбан-Ундаш склонился в искреннем поклоне. — Я очень крепко подумаю.

Ташлишу думал весь обратный путь. В голове творился полный сумбур. Мысли, как сумасшедшие зайцы, скакали в голове и рассыпались в брызги, не оставив следа.

— Ну почему в Аншане царем могучий боец сидит, у которого и войско в порядке, и серебра много, и сам разумен на диво, а у нас один другого хуже? Жирные уродцы, которые за вавилонское серебро десятки тысяч воинов положили в прошлой войне, а потом данью ассирийцам всю страну разорили. А может?… Нет! Нет! Гнать от себя эти мысли…… А может не гнать? Царя на ножи, евнухов на кол, а с персами договориться? Вон какой порядок у себя навели. Никто без разрешения перднуть не может. А ведь если не ему, то детям придется решать. Или как в Аншане будет. Персы сами придут, и всю знать вырежут, чтобы землю захватить. Сам говорит, что сил еще мало. А ну как сил прибавит? Кого первого к рукам приберет? Да Элам, конечно, с такими-то царями на троне. Так, может, не затягивать? А Мардук-апла-иддина ассирийцам выдать, в знак дружбы.

Прибыв в лагерь, Хумбан-Ундаш вызвал к себе всех военачальников от тысячника и выше. Они набились к нему в шатер, создав в плане запаха полное подобие конюшни.

— Воины, — обратился к ним командующий, — у меня для вас плохие вести. — Те молчали, нахмурившись.

— Измена во дворце, персы никуда не уходили, а нас в ловушку загнали, чтобы под их мечи подставить, без еды и воды. Вы такие крепости видели? — Те замотали отрицательно головой. — Похоже на то место, откуда все войско в поход ушло? Там пятнадцать тысяч сидит, нас ждали. Жратвы полные амбары и воды полно. Вокруг ни зернышка и все колодцы тухлятиной завалены. А на подходе тридцать тысяч конницы, которая нас к Адамдуну прижмет. Что с нами будет, надо пояснять, или сами поняли? — тяжелое молчание сгустилось так, что его можно было резать ножом. — Идите, лагерь к обороне готовьте, времени мало осталось, уйти не успеем. На марше всех перережут, как котят.

— Ну суки, если жив останусь, клянусь Великой Матерью, кое-кого во дворце на собственных кишках повешу. Только ты, командир, скажи, кого. — хмуро сказал седой тысячник с лицом, посеченным шрамами.

— Уж не беспокойся, Шума, придем на место, разберемся. Главное, уцелеть. Идите, соберите сотников и полусотников и им расскажите. А те — воинам.

Через полчаса лагерь напоминал улей. Лопат было немного, поэтому рвы копали, чем придется, и насыпали жидкий вал, за которым войско должно было укрыться от лавы персидской конницы.

На рассвете второго дня спящие воины проснулись от ощутимой дрожи земли. Перепутать топот огромного конного войска было невозможно и раздался протяжный крик:

— Персы! К оружию!

Лагерь суетливо забегал, натягивая луки и собирая строй щитоносцев.

— Без команды не стрелять! — орали сотники. — Кто стрелу пустит до сигнала, я ему собственный лук в задницу вобью! Стрелы в колчаны, луки опустить! Щиты к ноге! Переговоры будут!

Войско выдохнуло. Появилась робкая надежда. Потому что зрелище, которое им открывалось, никакой надежды не оставляло. Сверкающая на солнце тяжелым доспехом кавалерия окружила лагерь. А за ней волновалось целое море конных лучников в длинных кожаных рубахах и войлочных плащах, для стрел практически не пробиваемых.

— Ты глянь, у них и кони в броне. Нас же просто перетопчут, как лягушек.

— А на копья посмотри! — говорил другой. Таким копьем он нас троих проткнет и не заметит.

— Если еще из крепости войско выйдет, я сдаваться пойду — хмуро сказал немолодой крепкий щитоносец. — Я слышал, там раб отрабатывает и потом волю получает.

— Врешь, поди! — сказал сосед.

— А вот узнаем скоро! — мрачно пошутил щитоносец.

— Мне вчера кум рассказывал, они давеча с персами вино пили. Говорит, нормальные парни. И мясом от пуза накормили.

— Мясом? Я бы сейчас барана целиком сожрал бы.

— Да ташлишу вроде на переговоры поехал. Может, и не будем биться. Тут нам точно конец настанет. — неслись разговоры в строю.

А Хумбан-Унташ и впрямь сидел в шатре и договаривался с Ахеменом.

— Слушай, не хочу я сейчас на Сузы идти. Я воинам обещал поход на Керман. Только ты во дворце это не говори, а то тебя еще