Девять жизней Роуз Наполитано - Донна Фрейтас

Мама откинулась на спинку стула с таким видом, будто я призналась в убийстве или собралась ее ударить.

– Роуз, ты же несерьезно!

– Серьезно.

– Такие решения в юности не принимают!

– Принимают, – отозвалась я. Мама молчала, не отрывая взгляда от моего лица. Я выпрямилась. – Мам, не получится иметь и то и другое: ты не можешь сказать, что вы с папой хотите для меня лучшей жизни со всеми возможностями, которых не было у вас, а потом определять вместо меня мое будущее.

– Но дети – это часть жизни! Они появляются у каждой женщины, когда та становится достаточно взрослой. Разумеется, после замужества. И когда карьера уже построена.

– Это ты так считаешь. Но сама же всегда твердила, что у моего поколения все иначе. Так почему бы нет?

– Но я не имела в виду детей!

– Ну конечно, – оскорбилась я.

– Ты обязательно передумаешь, Роуз.

Она сказала это так уверенно. И я разозлилась.

– Не передумаю. Обещаю.

Мама рассмеялась, будто знала результат заранее. Меня так и подмывало схватить ее дурацкий роман и швырнуть через всю кухню.

– Ты передумаешь и однажды обязательно вернешься и скажешь: «Ты была права, мама. Ты знала это с самого начала!»

Я встала и объявила:

– Все, иду спать!

Я так и видела, как в груди матери лихорадочно бьется сердце. Лицо ее выражало какую-то отчаянную тревогу. Мне казалось, она вот-вот схватит меня, возьмет за плечи, словно пытаясь перенести в мое тело свое желание иметь детей. Но потом мама потянулась за книгой; морок развеялся.

Она отвела взгляд.

– Спокойной ночи, Роуз, – только и сказала мама.

Я задумалась, не обидела ли ее. Пусть я злилась, мне не хотелось причинить маме боль. Я потянулась к ней и поцеловала в щеку. Мать не повернулась. Просто листала книгу и разглаживала открытые страницы. Но как только я направилась к себе в комнату, напоследок она бросила мне:

– Раз уж ты такая противница детей, милая, тогда прекрати кувыркаться по ночам с Мэттью!

* * *

По щекам матери текут слезы.

– Мама?.. – Я сглатываю ком в горле.

Она отводит взгляд.

– Что, Роуз?

Мне ненавистна мысль, что я снова ее обидела. Я совсем забыла: мама отнюдь не твердокаменная, хотя ее друзья всегда говорили, дескать, она кремень.

Мама и правда будто в панцире. Если вы не близко с ней знакомы, то не узнаете, какая она под ним ранимая, как легко ее можно задеть.

Наверное, больше всего меня поражают мамина горячность, сила любви. Порой это делает ее чересчур ревнивой и властной, но к тому же заботливой и решительной. В шестнадцать я бы ни за что не призналась в том, как восхищаюсь мамой, как сильно ценю ее. Однако тогда я еще не знала, что мама воспримет мой выбор как личный упрек ей, матери. Я сдерживала свои чувства к ней – свое восхищение и то, как втайне жаждала ее одобрения, отчего между нами разверзлась пропасть и теперь все ширилась.

– Вряд ли ты понимаешь – возможно, потому, что я редко это говорю или вообще не говорила… – Я закрываю глаза, пытаясь найти силы произнести нужные слова: – Но ты очень хорошая мать. Просто замечательная. И всегда такой была.

– Правда? Это я-то? – удивляется мама.

– Да. И мне хочется радовать тебя, всегда хочется. И чтоб ты мной гордилась. Но кое-что я сделать не могу, и мне нужно, чтобы ты это поняла. Я не могу завести ребенка. – В доме стало так тихо… – Я не стремлюсь к этому, никогда не стремилась. Просто… этого во мне нет. Я не могу родить ребенка, чтобы порадовать тебя или Люка, как бы того ни желала. – Мой голос затихает.

Исчезают последние лучи солнца, что играли на дубе, который растет перед домом. На двор покрывалом опускаются сумерки. Окна и вся мебель в комнате кажутся лишь тенями.

Мама промокает лицо салфеткой.

– Но почему, Роуз. Почему ты не хочешь ребенка?

У меня перехватывает дыхание. Мама впервые задает мне вопрос, а не просто спорит со мной на эту тему. Но сумею ли я ей рассказать?

– Очень сложно объяснить.

– А ты попробуй. Пожалуйста.

Я медленно киваю.

– Ну, наверное, о причинах ты догадываешься. Мне нравится моя жизнь. Моя свобода, моя работа, друзья и муж.

– Ты ведь понимаешь, что, когда появляется ребенок, все это не исчезает.

Я смотрю на маму предупреждающим взглядом, не давая ей продолжать.

– Извини. Я слушаю.

– Дело не только в этом, мама. Все гораздо глубже. – Я вздыхаю. Мама, широко распахнув глаза, внимательно за мной наблюдает. – Все говорят, что у женщин есть материнский инстинкт, – начинаю я.

Мама кивает.

– А у меня его как бы и нет. Словно я без него родилась. Все мои подруги, даже Джилл, говорят о материнском инстинкте, будто знают, что это такое. Пусть они решили не обзаводиться детьми, им все равно понятно это желание. А мне – нет. Во мне просто такого нет. Будто это противоречит моей природе.

Я умолкаю. Ну вот я и сказала. Правду. Не знаю, как еще это объяснить.

– Но Роуз… Ведь инстинкт может проявиться после рождения ребенка!

– Такое ощущение, что все это – огромный риск, мама.

– Ребенок всегда риск, – настаивает она. – Это прыжок в неизвестность, даже если ты мечтаешь о малыше, если думаешь, что твое предназначение – стать матерью.

Я включаю лампу рядом с диваном.

– Возможно и так, в любом случае это риск. Я ставлю на то, что мне не стать матерью, а большинство женщин – наоборот.

– Может быть, – говорит мама. – Но мне кажется, есть много женщин, которые чувствуют то же самое. Больше, чем ты думаешь. Но они все равно заводят детей, а потом понимают, что счастливы и решение было правильным.

Я подтягиваю колени к груди, склоняю голову набок и внимательно смотрю на мать. Похоже, она говорит искренне.

– Знаю, ты хочешь внука, мама. Дело не в том, что я не желаю тебе его подарить. Если бы я могла, сделала бы это. Надеюсь, ты понимаешь. И еще я надеюсь, что ты не разлюбишь меня, если я не заведу детей, потому что, похоже, у меня их и правда не будет, такова реальность.

– Ох, Роуз, я…

– Я так хочу, чтобы мир был другим, – продолжаю я, прежде чем она успевает добавить что-то еще. На глаза наворачиваются слезы. – Чтобы люди считали: для женщины столь же нормально не иметь детей, как и иметь их. Порой на меня так давят, заставляя измениться, что меня накрывает… То есть я знаю: при необходимости я могла