Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

По каждой стороне гулкого помещения шли два ряда колонн, высеченных из отполированного зелёного камня с блестящими прожилками серебра, высоких, как деревья в лесу. Потолок высоко наверху был раскрашен в глубокий сине-чёрный цвет и усеян множеством сияющих звезд, а созвездия были вычерчены золотыми линиями. Пространство перед дверью заполнял глубокий бассейн тёмной воды, идеально спокойный, всё отражающий. Ещё один тенистый зал под ногами. Ещё одно ночное небо в глубине.

На высоком помосте в дальнем конце помещения на диване лежал, развалившись, имперский легат. Стол перед ним был завален деликатесами. Легат был огромным мужчиной, тучным и круглолицым. Его пальцы, отягощённые золотыми кольцами, выхватывали избранные кусочки и отправляли в рот, а глаза следили, не отрываясь, за двумя гостями, или за двумя пленниками.

— Я Саламо Нарба, имперский легат и правитель города Халцис. — Он пожевал, а потом выплюнул оливковую косточку, которая улетела на блюдо. — Ты тот, кого зовут Первым из Магов?

Маг склонил свою лысую голову. Нарба поднял кубок, держа его ножку двумя толстыми пальцами, сделал глоток вина, медленно покатал во рту, глядя на них, и проглотил.

— Байяз.

— Тот самый.

— Хмм. Я не хотел никого обидеть. — Тут легат взял крошечную вилку и наколол ею устрицу из раковины, — но ваше присутствие в этом городе касается меня. Политическая ситуация в городе… изменчивая. — Он взял кубок. — Даже изменчивей обычного. — Отхлебнул, покатал, проглотил. — Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то… нарушал равновесие.

— Изменчивей обычного? — спросил Байяз. — Я думал, Сабарбус всех, наконец, успокоил?

— Успокоил, под каблуком сапога, на время. — Легат оторвал горсть тёмных виноградин с ветки и откинулся на подушки, забрасывая ягоды в рот одну за другой. — Но Сабарбус… умер. Говорят, яд. Его сыновья, Скарио… Голтус… переругались из-за его наследства… а потом пошли друг на друга войной. Исключительно кровопролитной войной, даже для этой истощённой земли. — И он сплюнул косточки на стол.

— Голтус удерживал город Дармиум, посреди великой равнины. А Скарио нанял величайшего генерала своего отца, Кабриана, чтобы тот взял его в осаду. Не так давно, после пяти месяцев блокады, когда кончилась провизия и надежда на избавление, город сдался. — Нарба откусил зрелую сливу, и сок потёк по его подбородку.

— Так значит, Скарио близок к победе.

— Ха. — Легат вытер лицо кончиком мизинца и небрежно бросил недоеденный фрукт на стол. — Как только Кабриан наконец захватил Дармиум, он немедленно разграбил богатства и отдал город на жестокое разграбление своим солдатам, а потом уселся в древнем дворце и провозгласил себя императором.

— А. Вас, я вижу, это оставило равнодушным.

— Внутри я рыдаю, но я всё это уже видел и раньше. Скарио, Голтус, а теперь и Кабриан. Самопровозглашённые императоры сошлись в смертельной схватке, их солдаты разоряют страну, а несколько городов, обеспечивших себе независимость, в ужасе наблюдают и изо всех сил стараются уцелеть в этом кошмаре.

Байяз нахмурился.

— Я собираюсь направиться на запад. Мне нужно переправиться через Аос, а в Дармиуме ближайший мост.

Легат покачал головой.

— Говорят, что Кабриан, и всегда-то эксцентричный, полностью утратил рассудок. Что он убил свою жену и женился на трёх своих дочерях. Что он провозгласил себя живым богом. Городские ворота заперты, а он очищает город от ведьм, демонов и предателей. Он возвёл на каждом углу публичные виселицы, и каждый день на них висят новые тела. Никому нельзя ни входить, ни выходить. Таковы вести из Дармиума.

Джезалю сильно полегчало, когда он услышал, что Байяз сказал:

— Значит, остается Аостум.

— В Аостуме больше реку не перейти. Скарио, убегая от армий возмездия своего брата, перешёл через мост и приказал своим инженерам обрушить его за собой.

— Он его уничтожил?

— Да. Чудо Старого Времени, которое простояло две тысячи лет. Ничего не осталось. Вдобавок к вашим напастям, прошли сильные дожди, и великая река стала быстрой и полноводной. Броды непроходимы. Боюсь, в этом году вам Аос не пересечь.

— Я должен.

— Но не получится. Если хочешь совета, то я бы оставил Империю её несчастьям, и вернулся бы туда, откуда вы прибыли. Здесь, в Халцисе, мы всегда старались вспахивать среднюю борозду — оставаться нейтральными, и упорно сторониться горестей, свалившихся на остальные земли, одна тяжелее другой. Здесь мы всё ещё придерживаемся обычаев наших предков. — Он указал на себя. — Этот город управляется имперским легатом, как в Старое Время, а не каким-то разбойником, мелким князьком или фальшивым императором. — Он махнул вялой рукой на богатый зал вокруг. — Здесь, вопреки всему, нам удалось удержать некоторые остатки былой славы, и я не стану этим рисковать. Твой друг Захарус был здесь, не больше месяца назад.

— Здесь?

— Он сказал мне, что Голтус законный император и потребовал, чтобы я поддержал его. Я прогнал его с тем же ответом, который дам и тебе. Мы в Халцисе рады тому, что у нас есть. Мы не хотим принимать участия в ваших своекорыстных схемах. Не лезь в чужие дела и убирайся отсюда, маг. Даю вам три дня, чтобы покинуть город.

Повисла долгая безмолвная пауза, пока стихало последнее эхо слов Нарбы. Долгий бездыханный миг, и Байяз хмурился всё сильнее. Долгая выжидательная тишина, но не совсем пустая. Она была полна растущего страха.

— Ты что, перепутал меня с кем-то? — прорычал Байяз, и Джезаль почувствовал настоятельную потребность отойти от него и спрятаться за одной из прекрасных колонн. — Я Первый из Магов! Первый ученик самого Иувина! — Его гнев, словно огромный камень, давил Джезалю на грудь, выдавливая воздух из лёгких, сокрушая силу его тела. Маг поднял мясистый кулак. — Это рука, которая сбросила Канедиаса! Рука, короновавшая Гарода! И ты смеешь угрожать мне? Что ты называешь былой славой? Город, который съёжился в своих обваливающихся стенах, как старый воин, высохший в слишком больших доспехах своей юности? — Нарба скрылся за своим серебром, и Джезаль сморщился, в ужасе от того, что легат в любой миг может взорваться и окатить комнату кровью.

— Думаешь, мне не насрать на этот разбитый ночной горшок — твой город? — прогрохотал Байяз. — Даёшь мне три дня? Меня не будет через день! — Он развернулся на пятках и зашагал по отполированному полу к выходу. Звенящее эхо его голоса всё ещё отражалось от сияющих стен, и от блестящего потолка.

Джезаль, почувствовав слабость и дрожь, секунду помедлил, а потом виновато последовал за Первым из Магов, мимо ошеломлённых, онемевших стражей легата, на дневной свет.