Прежде, чем их повесят - Джо Аберкромби

— Но люди не оставили своего возлюбленного монарха. Они вышли из своих домов и восстали, и их было не остановить. Некоторых заговорщиков вытащили из домов и повесили на улицах, остальные испугались и вернули Дантуса на трон. Так что, как видите, мой мальчик, любовь народа к правителю — лучший щит против опасностей.

Джезаль вздохнул.

— Я всегда предпочитаю поддержку лордов.

— Ха. Их любовь стоит дорого, и она переменчива, как ветер. Разве не доводилось вам, капитан Луфар, бывать в Круге Лордов во время заседания Открытого Совета? — Джезаль нахмурился. Возможно, в бормотании старика была крупица истины. — Ха. Такова любовь знати. Лучшее, что можно сделать, это разделять их и раздувать их зависть, заставлять соревноваться за маленькие знаки внимания и присваивать себе их успехи. И самое главное — следить, чтобы никто из них не стал слишком могущественным и не бросил вызов своему повелителю.

— А это кто? — одна статуя была значительно выше остальных. Впечатляющий с виду мужчина в зрелом возрасте с густой бородой и вьющимися волосами. Его лицо было красивым, но на губах застыло мрачное выражение, а гордое чело сморщилось от гнева. С таким шутки плохи.

— Это мой учитель, Иувин. Не император, но первый и последний советник для многих. Он построил Империю, и он же стал причиной её разрушения. Во многом великий человек, но и великие люди совершают великие ошибки. — Байяз задумчиво повертел в руках потёртый посох. — Уроки истории надо учить. Ошибки прошлого не должны повторяться. — Он немного помедлил. — За исключением случаев, когда другого выхода нет.

Джезаль потёр глаза и посмотрел на форум. Кронпринц Ладислав, быть может, и получил бы пользу от такой лекции, но Джезаль в этом сильно сомневался.

И ради этого его оторвали от друзей, от завоёванного с таким трудом шанса на славу и продвижение по службе? Чтобы слушать скучную болтовню странного лысого бродяги?

Джезаль нахмурился. К ним по площади шла группа из трёх солдат. Сначала он без интереса смотрел на них. Потом понял, что они смотрят прямо на него с Байязом, и движутся прямо к ним. И тотчас же он заметил другую тройку, и ещё одну, которые направлялись к ним с разных сторон.

Джезаль почувствовал, что ему жмёт воротник. Доспехи и оружие солдат, хоть и были старинного образца, но выглядели готовыми к бою и не раз побывавшими в деле, что вселяло беспокойство. Фехтование — это одно. А настоящий бой, где можно получить настоящее ранение или умереть — это совсем другое. И разумеется, в тревоге не было ничего трусливого, да ещё когда к ним приближалось девять вооруженных людей, и не было путей отхода.

Байяз тоже их заметил.

— Похоже, нам подготовили встречу.

Девять человек сомкнулись, лица суровые, оружие держат крепко. Джезаль расправил плечи и изо всех сил постарался выглядеть устрашающе, не встречаясь ни с кем взглядом и держа руки подальше от эфесов шпаг. Джезаль не хотел, чтобы кто-нибудь занервничал и случайно зарезал его.

— Вы Байяз, — сказал их начальник, крупный мужчина с грязно-красным плюмажем на шлеме.

— Это вопрос?

— Нет. Наш господин, имперский легат Саламо Нарба, губернатор Халциса, приглашает вас на аудиенцию.

— Неужели? — Байяз посмотрел на группу солдат, а потом посмотрел на Джезаля, приподняв бровь. — Думаю, было бы грубостью отказаться, когда легат побеспокоился организовать такой почетный эскорт. Ведите нас.

Хочешь сказать что-то одно про Логена Девятипалого — говори, что ему больно. Он тащился по изломанному булыжнику, морщась всякий раз, как вес переносился на вывихнутую лодыжку — хромал, охал и махал руками, чтобы не упасть.

Брат Длинноногий ухмыльнулся через плечо, глядя на такое жалкое зрелище.

— Друг мой, как твои болячки?

— Болят, — проворчал Логен сквозь стиснутые зубы.

— И всё же, подозреваю, ты переносил и худшее.

— Хм. — Старых ран было немало. Большую часть жизни он испытывал какую-нибудь боль, и не успевали зажить одни побои, как появлялись новые. Он помнил, когда получил первую настоящую рану: порез на лице, который оставил ему шанка. Пятнадцать лет, стройный и гладкокожий, и девчонкам в деревне всё ещё нравилось на него смотреть. Он потрогал большим пальцем лицо и почувствовал старый шрам. Вспомнил, как отец прижимал бинт к щеке в задымлённом зале, как её щипало, как хотелось закричать, но Логен прикусывал губу. Мужчина не шумит.

Когда может. Логен вспомнил, как лежал ничком в вонючем шатре, и холодный дождь стучал по ткани. Он кусал кусок кожи, чтобы не закричать, а потом выкашлял его и орал, пока ему резали спину, чтобы вытащить наконечник стрелы, который не вышел вместе с древком. Понадобился целый день, чтобы найти эту хрень. От воспоминаний Логен поморщился и поводил лопатками. После тех криков он неделю говорить не мог.

После поединка с Тридубой он не мог говорить больше недели. И ходить, и есть, и даже видеть. Челюсть была сломана, щека порвана, и не счесть, сколько рёбер сломано. Кости были так раздроблены, что он превратился в больное, плачущее от жалости к себе желе. Хныкал, как дитя от каждого движения носилок. Его кормила старуха с ложечки, и он был за это благодарен.

Воспоминаний было ещё много, они выстраивались в длинную очередь и терзали его. Как после битвы за Карлеон от боли всё горел и горел огнём обрубок пальца и сводил с ума. Как Логен очнулся после дня на морозе, когда ему врезали по голове в холмах. Как мочился красным после того, как копьё Хардинга Молчуна пробило ему кишки. Сейчас Логен почувствовал на своей истерзанной коже все эти порезы, все шрамы, и обхватил руками свое больное тело.

Да уж, старых ран было много, но от этого новые болели ничуть не меньше. Порез на плече изводил его, жёг, как горящий уголь. Он видел, как однажды человек потерял руку от простой царапины, полученной в бою. Сначала пришлось отрезать ему кисть, потом предплечье по локоть, а потом и всю руку до плеча. Потом он стал уставать, потом начал заговариваться, и наконец перестал дышать. Логен не хотел возвращаться в грязь таким способом.

Он допрыгал до остатков обвалившейся стены, прислонился к ней, болезненно скинул плащ, повозился с пуговицами рубашки и осторожно её стащил.

— Как он выглядит? — спросил он.

— Как отец всех струпьев, — пробормотал Длинноногий, глядя на его плечо.

— Пахнет нормально?

— Хочешь, чтобы я тебя понюхал?

— Просто скажи, если он воняет.

Навигатор наклонился и изящно понюхал плечо Логена.

— Заметный запах пота, но это, возможно, от твоей подмышки. Боюсь, среди моих выдающихся талантов медицины нет. Для меня все раны пахнут одинаково. — И он снова заколол повязку булавкой.