Сестренки - Ольга Шумкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы познакомились с женой Толиного товарища – очень славная, веселая. Она работает деловодом в конторе; уже в три часа свободна. Я же пока на работу не устроилась – июнь, мне велели подойти в июле.
Таня – моя новая подруга – забегает ко мне почти каждый день, мы идем с ней гулять, она показывает мне окрестности.
Вчера с Таней ходили смотреть старинную усадьбу. Чья она, Таня не знает: ее это не интересует. Я-то непременно узнаю, потом пойду в библиотеку, посмотрю.
Сам усадебный дом красного кирпича, двухэтажный. Неподалеку хозяйственные постройки, там сейчас и гараж, и конюшня, и какая-то мастерская, все затоптано, грязно, в усадебном доме общежитие, но зато за домом начинается парк, и вот удивительно, что этот парк совсем нетронутый, между столетними дубами идет главная аллея, от нее разбегаются тропинки, выводят на берег пруда, а там – искусственный водопад. Таня со смехом рассказала, что этот парк очень ценится среди молодежи летом.
Вот рассказала – и перестала мне нравиться. Я ханжа, наверное, старомодная.
Я рассказала про парк Толе, и он сказал, что такое место грех не использовать: хорошо бы поставить там летнюю сцену, наладить волейбольную площадку, а может быть, даже освободить общежитие под детский сад или дом пионеров.
Мне совсем не хочется, чтобы в парке что-то делали. В центре нашего поселка все это есть – и сцена, и площадка, и дом пионеров занимает одно крыло школы.
Сегодня я гуляла в старом парке.
В детстве мы с Анютой все время читали сказки и мечтали жить во дворце. Но как-то раз папа повез нас гулять, конечно, я не помню, куда, и там мы видели усадьбу – очень похожую на эту. Я даже думаю, не она ли это и была? Ведь это не так далеко от города.
Около той усадьбы гуляла молодая грустная барышня, и нам так все понравилось – и парк, в который можно было заходить, и этот дом, и барышня, что мы перестали играть в принцесс и дворцы, а стали играть в усадьбу.
Мы придумали игру: мы были соседками, жили в соседних усадьбах, они располагались через парк друг от друга. Конечно, у нас были мужья и дети. Анютин муж был генералом и все время воевал; мой же был ученым и работал в своем кабинете. У Анюты были две дочки – ее куклы, и у меня – две. Дружили и мы, и наши дочки. Мы все время ходили друг к другу через парк в гости, или же просто в нем гуляли, разговаривая обо всем на свете – о воспитании детей, о дороговизне, о нарядных платьях. Кроме того, мы придумывали и наши дома: я до сих пор могу рассказать, как выглядела детская, кухня, столовая, какой был сервиз и что подавали к столу.
И Анюта была совершенно уверена, что так и будет. Поначалу в игре мы были соседками; но как-то она сказала, что мы будем играть по правде, и мы стали сестрами и в игре, а наши куклы стали кузинами.
Ну вот, я живу в усадьбе!
Парк переходит в лес, поначалу такой приятный, а потом делается совсем дремучим. Интересно, если идти через этот лес, выйду ли я к другой усадьбе? К усадьбе, где ждет меня моя сестра?
Что-то я стала такой сентиментальной, все время плакать хочется.
Оказалось, я такая плаксивая неслучайно.
Толя счастлив, ой, как он счастлив. Когда мы только женились, он все говорил, что хочет детей, и много. Я первое время детей не хотела – слишком много было работы и других дел, а потом захотела, но никак не беременела. И вот – наконец – свершилось!
Толя говорит о ребенке так, как будто он уже есть, я же так не могу. Я постоянно нервничаю, постоянно в напряжении; хоть наш поселковый врач и уверяет меня, что все хорошо, я никак не могу успокоиться. Да, у нас в стране делается все для охраны материнства и детства, но все же детская смертность велика.
У мамы с папой до Анюты был мальчик, он умер от скарлатины. Мама тогда как раз ждала Анюту.
И та девочка, которую мы с Анютой так ждали – она родилась мертвой. Папа говорил, от переживаний: мы как раз тогда потеряли Анюту, мама места себе не находила, все плакала, плакала.
Когда я все это вспоминаю, то тоже не нахожу себе места.
Только бы родился этот ребенок, только бы прошло все благополучно. Я так его жду!
Сегодня опять была в парке, гуляла одна. Совсем скоро я буду гулять там с малышом. Надо будет купить ему колясочку, говорят, в Ленинграде можно достать.
Сегодня, 15 октября 1935 года, родилась наша Наташа.
Как трудно воспитывать ребенка, а ведь я учительница! Она совсем меня не слушает, бежит куда глаза глядят. Чинно гулять по парку ей, видите ли, не нравится; то лезет на пенек, то норовит нырнуть в пруд. Толя говорил, что хотел бы еще детей, что ж, оставила ему Наташу на денек, а сама поехала навещать подругу. Теперь что-то молчит про второго ребенка, никак передумал!
Прошло семь лет. Анюте казалось, что они не прошли, а пролетели, пронеслись, так мелькали дни и ночи.
Книги Анюты можно было купить по всей Венгрии. Поначалу она была недоверчив; напечатав вторую книжку, заходила в два местных книжных магазина и интересовалась, покупают ли вот те картинки. Кто-то узнал ее, тайна была раскрыта, и Анюта стала местной знаменитостью. Книжки попали и в Будапешт, и в другие венгерские города, она с удивлением узнала, что ей теперь платят деньги.
Она никак не могла поверить, отправилась в библиотеку Реформатского колледжа, набрала там много альбомов по искусству, рассматривала картины и понимала, что ее мазня – это просто мазня, детские картинки, Марк в три года рисовал лучше… она рассматривала дорогие книжки Марка, с красивыми, тщательно нарисованными картинками… но почему-то именно ее рисунки охотно раскупали, к ним бежали дети.
И она рисовала теперь каждую свободную минуту, пробовала и краски, и карандаши, зарисовывала каждую безумную историю, родившуюся у нее в голове, путешествия собачки, нелегкую жизнь крестьянской лошадки, приключения куклы, потерявшей хозяйку.
Марку было уже одиннадцать. В девять лет он поступил в гимназию и радовал родителей отличными успехами. Анюту он звал мамочкой и очень ею гордился. Больше детей у Анюты не было, всю свою любовь она обратила на сына, они были очень дружны – гуляли, читали, ходили в кино.
С Исааком отношения становились только
