Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом учении Герцена, указывает Ленин, не было как и во всем русском народничестве, ни грана социализма. «Чем больше земли получили бы крестьяне в 1861-ом году и чем дешевле бы они ее получили, тем сильнее была бы подорвана власть крепостников помещиков, тем быстрее, свободнее и шире шло бы развитие капитализма в России»[191]. Герцен не сознавал этого, он находился во власти своей веры в могучую творческую, освободительную роль крестьянской общины и уже в этой вере находил тогда достаточное оправдание для временного отказа от так называемых мечтаний, т.е. от более решительных и далеко идущих требований. Либеральные круги общества, ничуть не разделяя социалистических убеждений Герцена, приветствовали проявляемое им в формулировке ближайших требований самоограничение.
В период основания «Колокола» Герцен и Огарев, обманываясь относительно подлинных целей и намерений правительства Александра II, допускали возможность мирного разрешения стоявших перед Россией коренных внутренних проблем.
Герцен после смерти Николая I возлагал надежды на нового царя, рассчитывая, что в обстановке, созданной Крымской войной, под напором общественного мнения Александр II не сможет следовать политике своего отца и должен будет пойти по пути удовлетворения самых назревших общественных потребностей. Герцен требовал от Александра II осуществления той программы реформ (освобождение крестьян с землей, введение гласности и пр.), о которой выше говорилось.
Несмотря на разочарования, принесенные первыми же годами нового царствования, Герцен тогда не отказывался от надежд на Александра II и противопоставлял царя дворянской верхушке, его окружавшей. Герцен одно время задавался несбыточной целью: оторвать Александра II от аристократических и крепостнических верхов дворянства. Он теоретически допускал, что царская власть может существовать и действовать независимо от них и против них, он призывал царя опереться на народ и на «всех мыслящих и образованных людей в России»[192].
Своеобразным дополнением к статьям Герцена, в которых он давал в те годы выражение своим надеждам на верховную власть, может служить неизданная тогда статья Огарева, озаглавленная: «Что бы сделал Петр Великий?» Автор изображал Петра как «царя-революционера» и мечтал о новом Петре, который быстро должен был бы осуществить, в сложившихся в 50-х годах условиях, программу преобразований. Свои пожелания автор подытоживал в следующих словах: «В наше время Петр Великий с неутомимой деятельностью и гениальной быстротою – уничтожил бы крепостное право, преобразовал бы чиновничество (т.е. административную и
Ш.Л.) и возвысил бы значение науки. Тогда бы Россия отдохнула и ожила бы к новой, великой умственной и промышленной деятельности, а правительство блистательно стало бы в уровень с современной задачей русского развития»[193] ]]>Надежды и иллюзии Герцена и Огарева были проявлением либеральных колебаний и тенденций, происхождение и характер которых объяснены в гениальной ленинской работе «Памяти Герцена». В.И. Ленин связывал отступления Герцена от демократизма к либерализму, апелляцию Герцена к верхам с его принадлежностью к «помещичьей, барской среде» (другими словами – с его ограниченностью, как представителя дворянского поколения революционеров), с тем обстоятельством, что он, покинув Россию в 1847 г., еще не видел в ней революционного народа и «не мог верить в него». Глубокий смысл имеет вывод Ленина о том, что «при всех колебаниях Герцена между демократизмом и либерализмом, демократ все же брал в нем верх»[194].
Некоторые иллюзии поддерживались в Герцене влиянием старого утопического социализма. Герцен с исключительной силой запечатлел драматические страницы истории революции 1848 г. («Письма из Франции и Италии», «С того берега»), он увидел и понял многое, что оказалось недоступным пониманию большинства представителей европейского буржуазного и мелкобуржуазного социализма. Но все же и он не сумел тогда сделать из опыта 1848 г. правильных и последовательных выводов об исторической роли пролетариата.
Уже критически относясь к ряду традиционных положений утопического социализма, став во многом выше старых утопистов, Герцен все-таки еще придавал значение воззваниям к «разуму» имущих классов, причем совершенно освободиться от этой иллюзии он не был в состоянии до конца жизни.
В статье «Революция в России» (1857 г.) и в других Герцен определенно высказывался за предпочтительность пути «мирного человеческого развития». Правда, поражение революции 1848 г., кровавые июньские события в Париже настроили Герцена до чрезвычайности скептически в вопросе о возможности мирного разрешения общественных противоречий в Западной Европе. Но с тем большим упорством он цеплялся за свою мечту о мирном, безболезненном решении вопросов русской общественной жизни[195].
Еще одно свойство утопического социализма облегчило Герцену тактику апелляции к императорской власти в России: непонимание (лично у Герцена, собственно, недостаточное понимание) неразрывной связи между политическими формами и общественно-экономическими отношениями, с чем у Герцена соединялась по временам теоретическая недооценка вопроса о форме государственного строя. Ему случалось о себе говорить: «Нам дела нет до форм правления: мы все их видели на деле и видели, что все они никуда не годятся, если они реакционны, и все хороши, если они современны и прогрессивны»[196]. Конечно, подобные суждения свидетельствовали о теоретической непоследовательности Герцена, великого деятеля русского освободительного движения, который реально являлся на протяжении десятилетий одним из серьезнейших врагов именно существовавшей в тогдашней России формы правления – царского самодержавия.
Каковы бы ни были противоречия и колебания Герцена, они никак не должны и не могут заслонить громадного положительного вклада мыслителя-революционера в развитие русского общества, его коренного, принципиального, классового отличия от либералов даже самых левых оттенков. Герцен, один из крупнейших представителей русского революционного демократизма, был пламенным защитником народных, крестьянских интересов, в то время как либералы представляли только левое крыло защитников дворянско-помещичьих интересов, готовое откупиться от угрозы крестьянского восстания ценою больших уступок, нежели те, на которые были согласны реакционеры-крепостники. Программа и тактика либералов были рассчитаны на сделку, на компромисс с царизмом за счет
