NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

– Это хорошо, – сказал я. – Пусть гадают. Главное, чтобы никто не догадался о реальном положении дел.

После разговора с Димой я допил виски и вернулся в свой номер. Усталость от перелета, эмоционального напряжения и постоянной необходимости быть начеку наконец взяла свое. Я упал на кровать, не раздеваясь, и почти сразу провалился в тяжелый сон.

Следующие дни Art Basel прошли как в лихорадке. Наш стенд привлекал все больше внимания – о Фантоме говорили, его работы обсуждали, критики писали восторженные обзоры. К концу третьего дня мы продали все семь работ серии «Метаморфозы сознания» и создали лист ожидания на будущие проекты художника.

Но настоящим прорывом стало предложение от Музея современного искусства Майами (MOCA Miami) о приобретении одной из работ Фантома для постоянной коллекции. Куратор цифрового искусства музея, Рэйчел Нортон, была впечатлена концепцией эволюционирующих произведений и хотела включить Фантома в готовящуюся выставку «Искусственный интеллект и будущее визуальной культуры».

– Это беспрецедентная возможность, – говорила она, когда мы встретились для обсуждения деталей. – Фантом станет одним из ключевых художников выставки, наряду с такими именами, как Рефик Анадол и Teamlab.

Я был ошеломлен. Музейное приобретение на таком уровне означало институциональное признание, которое мгновенно поднимало статус Фантома до уровня признанных мастеров цифрового искусства. Это было больше, чем мы могли мечтать, когда начинали свою аферу.

– Мистер Фантом будет польщен, – сказал я, стараясь сохранять профессиональный тон. – Я немедленно свяжусь с ним для обсуждения деталей.

– Отлично, – Рэйчел улыбнулась. – И еще одно – мы хотели бы, чтобы художник подготовил эксклюзивный текст для каталога выставки. Что-то о его философии, о концепции эволюционирующего искусства, о взаимодействии между алгоритмами и человеческим сознанием.

Я кивнул, мысленно добавляя еще один пункт к растущему списку обязательств Фантома.

– Я передам вашу просьбу. Уверен, он будет рад поделиться своими мыслями.

Когда Рэйчел ушла, ко мне подошел Глеб, наблюдавший за нашим разговором издалека.

– Ну? Что она хотела?

Я рассказал ему о предложении музея, и его лицо озарилось широкой улыбкой.

– Это просто фантастика! – он крепко пожал мою руку. – Музейное приобретение, участие в крупной выставке рядом с Анадолом и Teamlab – это выводит Фантома на совершенно новый уровень. Теперь мы можем смело поднимать цены на его работы. Институциональное признание такого масштаба – это золотой билет в мир большого искусства.

Я кивнул, разделяя его энтузиазм лишь отчасти. Да, с точки зрения бизнеса это был огромный успех. Но с точки зрения нашей аферы – новый уровень риска. Музейное приобретение означало более тщательную проверку, более глубокое изучение работ, более серьезные ожидания от художника.

– Нужно связаться с Фантомом и обсудить детали, – сказал я, используя нашу обычную формулировку.

– Конечно, – Глеб подмигнул. – А вечером отметим наш успех. Я забронировал столик в Nobu. Приглашены несколько важных коллекционеров и галеристов. Идеальная возможность для нетворкинга.

Я кивнул, внутренне содрогаясь от перспективы еще одного вечера, проведенного в поддержании легенды Фантома перед людьми, которые могли задавать слишком проницательные вопросы.

Как только Глеб отошел, я нашел относительно тихий угол и позвонил Диме. Нам нужно было срочно обсудить новые обстоятельства.

– Музей хочет купить работу Фантома, – сказал я без предисловий, когда Дима ответил. – И включить его в выставку рядом с Анадолом и Teamlab.

– Охренеть, – выдохнул Дима. – Это… это невероятно. Но и опасно. Музейные кураторы будут изучать работу более тщательно, чем частные коллекционеры.

– Именно, – я потер переносицу. – Плюс они хотят, чтобы Фантом написал текст для каталога выставки. Что-то о своей философии и концепции эволюционирующего искусства.

– С этим я могу помочь, – уверенно сказал Дима. – Я достаточно хорошо понимаю технические аспекты и могу сформулировать философскую концепцию. Пришлю тебе черновик в ближайшие дни.

– Спасибо, – я выдохнул с облегчением. – Еще одна проблема – они могут захотеть более тесного взаимодействия с художником при подготовке выставки. Вопросы о техническом обслуживании работы, о настройке параметров эволюции, возможно, даже о создании специальной версии для музейного пространства.

– Все это можно решить дистанционно, – заверил меня Дима. – Я могу подготовить подробную техническую документацию, ответить на все вопросы по электронной почте или через тебя. В крайнем случае, можем организовать видеоконференцию с измененным голосом и лицом в тени, как мы делали для Глеба.

Я кивнул, хотя Дима не мог меня видеть:

– Хорошо. Будем решать проблемы по мере их поступления. Но нам нужно быть предельно осторожными. Ставки выросли слишком высоко.

После разговора с Димой я вернулся к нашему стенду. Остаток дня прошел в общении с посетителями, в ответах на вопросы о Фантоме и его работах, в поддержании легенды, которая с каждым днем становилась все сложнее и многослойнее.

Вечером, как и обещал Глеб, мы отправились в Nobu – один из самых дорогих и престижных ресторанов Майами-Бич. За столом собралась разношерстная компания – несколько коллекционеров, купивших работы Фантома, пара галеристов, интересовавшихся возможностью представлять его в своих странах, критик из влиятельного арт-издания и, к моему удивлению, Рэйчел Нортон из MOCA Miami.

Ужин начался с обычных светских разговоров – обсуждения других проектов на Art Basel, новостей арт-рынка, последних аукционных рекордов. Но постепенно, по мере того как лилось вино и подавались все новые блюда, разговор неизбежно вернулся к Фантому.

– Марк, скажите, – обратился ко мне седовласый мужчина, представившийся как Ричард Хольт, коллекционер из Лондона, – как вам удалось обнаружить такой удивительный талант? Фантом словно появился из ниоткуда, и вдруг его работы на Art Basel, музейные приобретения… Это феноменально быстрый взлет.

Я улыбнулся и начал рассказывать уже отработанную историю о случайной встрече на закрытой вечеринке после арт-ярмарки, о постепенном завоевании доверия художника, о его принципиальной позиции относительно анонимности. История, которую я повторял так часто, что почти верил в нее сам.

– Но согласитесь, есть что-то подозрительное в этой анонимности, – включилась в разговор стильная женщина с короткой стрижкой, представившаяся как Мелани Рид, галеристка из Нью-Йорка. – В эпоху социальных сетей и тотальной прозрачности художник, который полностью скрывает свою личность, вызывает вопросы. Может быть, это просто маркетинговый ход?

Я почувствовал, как напрягся Глеб, сидевший рядом со мной. Это был опасный поворот разговора.

– Я понимаю ваш скептицизм, – спокойно ответил я. – Но анонимность Фантома – это не маркетинговый трюк, а философская позиция. Он считает, что в современном мире, одержимом культом личности, искусство должно говорить само за себя, без отягощения биографическим контекстом создателя.

– Это звучит благородно, – заметила Рэйчел Нортон, – но на практике его анонимность создает дополнительный ажиотаж, дополнительный интерес к его личности. Парадокс, не находите?

– Несомненно, – я улыбнулся, признавая очевидное. – Но этот парадокс сам по себе является частью